Противостояние
Шрифт:
автоматами и давай кружить, вверх стрелять, развлекаясь загоном девчонки. Та
металась, сердце в макушке билось, а перед глазами пелена в которой хохочущие
рожи, автоматы вверх и белые пятна нижних мужских рубах. А фрицы мяли колесами
мотоциклов траву и сужали круг, вокруг дичи.
В какой-то момент девушке показалось, схватят, и только представилось, что рука
этих гадов коснется ее, Лену замутило, в глазах темно стало. Если только
случиться — ей не отмыться — только кожу снимать, не иначе. Она то ли
то ли ноги подкосились — рухнула в траву и потеряла сознание.
И не видела, как немцы уехали. Не интересно им стало — другую дичь нашли —
пастушка на краю опушки приметили. Его гонять начали.
Она очнулась ближе к ночи и все лежала, глядя в небо, не понимая, живая или
мертвая.
Саша был в панике, хоть и всеми силами пытался не выдавать свое состояние.
— Явится — убью! — прошипел в темнеющее небо и дрогнул от мысли, что Лена
может больше никогда не появиться. Что ее могли убить, она могла утонуть в
болоте, заблудиться, напороться на полицаев или немцев, просто голодной до баб
солдатни.
От этих мыслей ему хотелось выть, хотелось схватить автомат и разрядить его в
первую попавшуюся колонну фрицев, или в небо, это чертово небо!
— Глупая девчонка!
Как она могла уйти, ни кому ничего не сказав?!
Зачем?! Куда?!
— Контузило дите, — заметил дед Матвей, дымя "козьей ножкой". Он и майор
сидели на завалинке и смотрели на лейтенанта так, словно знали больше него,
словно видели, что-то скрытое от него, но не от них.
Мужчина невольно застонал, сжав кулаки: как она могла?
А он, дурак?
Была рядом и он был уверен, что выполняет клятву другу и только, что обязан, что
это его долг… А исчезла и понял, что Лена для него стала многим больше, чем
долг даже другу. Она связь с прошлым, как само прошлое — наивное, понятное,
чистое. И пока оно рядом, кажется, все еще будет, все еще исправимо, все
возможно. А нет и словно под дых дали, душу вынули и почвы под ногами лишили.
И подумать — не фашисты — малолетка безголовая!
— Сядь, Саша, — предложил Янек. Мужчина хлопнулся меж ним и стариком на
завалинку и, приняв от Матвея самокрутку, жадно затянулся. Руки ходуном ходили и
в горле першило.
— Нравится? — спросил майор. Саша не сразу понял, о чем речь — голос у того
спокойный, словно речь о пейзаже вокруг идет.
Покосился, понял по острому взгляду и головой мотнул:
— Другу очень нравилась. Погиб. Я клятву ему дал
Матвей и Янек переглянулись. В глазах старика мелькнула понимающая усмешка.
— Вернется, — заверил майор.
— Малохольные везучие, — поддакнул Матвей.
Дрозд зубы сжал до скрипа:
— Убью!
И убил бы.
Лена к полудню только явилась. К тому времени Саша сам себя потерял. За сутки
всю округу оббегал, чего только не передумал и, взять где не знал.
Сидел курил, всю махорку у деда изведя, и подрагивал себя коря.
А тут как раз девушка к дому подходит, вид такой, словно танками ее гнали.
Дрозда сорвало с места, кинулся к ней, схватил за грудки и затряс шипя в лицо:
— Ты что же делаешь?!! Если ты еще раз!!… Где ты была?!! — лицо перекосило
от переизбытка чувств, и слова не слетали — выплевывались, а взгляд жадно шарил
по серому лицу: живая? Не ранена?
И вдруг обнял. Прижал к себе так крепко, что Лена задохнулась. Но не оттолкнула
— чувствовала, что не себе он из-за нее, волновался. Да и нужны ей были объятья
лейтенанта, вот такие крепкие, чтобы тепло его чувствовать, понимать что живой,
свой, не гад. А значит, есть еще люди. Стоит мир.
Так и стояли, он ее обнимал и зубы сжимал, щурился, задохнувшись от накативших
эмоций, от пережитого страха за дурную голову, от счастья что само нахлынуло,
когда Лена явилась. Только почувствовал тепло ее живого тела, дыхание ему в
плечо и ничего вроде больше не надо — все есть.
Она же молчала, мысленно плача о том, кто никогда ее вот так не обнимет, никогда
не встретит, не будет волноваться, не сможет услышать ее.
И стало до безумия жалко одного:
— Я автомат потеряла.
Саша зажмурился, уткнулся носом и губами ей в макушку: глупенькая, какая же ты
еще глупенькая, Леночка…
Ян отвел взгляд и уставился в небо, на плывущие как ни в чем не бывало облака. И
улыбнулся — а жизнь-то продолжается несмотря ни на что.
Глава 12
Николай хмуро изучал пожилого усатого мужчину в линялом халате, исподнем и
загипсованной рукой, выставленной в его сторону. Кто такой? Что смотрит?
— Очнулся, браток? — улыбнулся мужчина. Лицо, испещренное морщинами, бронзовое
от загара стало светлей от улыбки. — Это хорошо. Значит, на поправку пойдешь.