Противостояние
Шрифт:
В. ПОЗНЕР: Вы можете назвать свою главную черту?
Р. ЛИТВИНОВА: Не могу вообще себя оценивать.
В. ПОЗНЕР: Не можете. Хорошо. О чем вы больше всего сожалеете?
Р. ЛИТВИНОВА: Ой, мне кажется, это все впереди.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Ваше внутреннее состояние нынешнее — какое оно?
Р. ЛИТВИНОВА: Все-таки я очень… Все равно я
В. ПОЗНЕР: Если бы дьявол предложил вам бессмертие без каких-либо условий, приняли бы?
Р. ЛИТВИНОВА: Нетушки.
В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед богом, что вы ему скажете?
Р. ЛИТВИНОВА: Вот видите, опять ничего я ему не скажу. Я, наоборот, в благодарности.
В. ПОЗНЕР: Спасибо вам большое.
Р. ЛИТВИНОВА: Спасибо.
Когда я впервые увидел Ренату Литвину — это было довольно много лет тому назад, но точно не помню ни года ни места, — я остолбенел. От ее совершенно невероятной, нестандартной, редкостной красоты. А когда мы познакомились поближе, я остолбенел окончательно оттого, что она не вписывается ни в какие стандарты.
Она не просто блондинка, она квинтэссенция блондинки — не только в смысле цвета волос, но в смысле общего впечатления от всего. От ее глаз, от движения ее рук, от того, как она ходит, как смотрит, как жестикулирует, как стоит и сидит — так умеют только и исключительно блондинки. Но раз блондинка, то потрафарету она должна быть глупа как пробка, а раз супер-блондинка, то должна быть супер-глупа. А вот тут-то извините-с. Нет, не глупа. А умна. Я даже позволил бы себе сказать — умна необыкновенно, умна совершенно по-своему, как никто другой, умна сама по себе, выражая тем самым свою абсолютно уникальную суть.
И еще: она обворожительная женщина. Но при этом лишена кокетства. Нет и тени жеманства, нет и намёка на «ах, я такая слабая!», «ах, как трудно мне, женщине, в этом мужском мире!». Ничего такого нет, потому что это пошло, а в Ренате вы не найдете и следа пошлости.
Я пригласил ее на программу, потому что был под впечатлением ее удивительного фильма «Последняя сказка Риты». И думаю, что она согласилась прийти, потому что рассчитывала на то, что о «Последней сказке Риты» будет сказано не раз и не два, и она не ошибалась. Но, пригласив ее, я совершенно не представлял себе, что из этого получится, ведь более пяти минут я нигде и никогда не разговаривал с ней.
Глядя на нее, я поймал себя на мысли, что она опасна, что если влюбиться в Ренату Литвинову, то это как приговор, это пожизненно, и когда она выставит тебя за дверь (не важно, по какой причине), ты до конца своих дней будешь по ней тосковать.
И поразила она меня не только своими суждениями, но прямотой:
— Смерти не боится, но старость ужасна и несправедлива, ведь мы внутри все еще полны страстей, а наша «проклятая
— Сегодняшние русские мужчины — это слабый пол, и бедные женщины (их гораздо больше, чем мужчин) охотятся на любых «завалящих» мужчин.
— Страданиям надо идти навстречу.
— Смысла жизни нет, его назначает себе каждый человек.
Это все говорится прямо, то с улыбкой, то без, но глядя прямо в глаза тебе.
А какой язык? «Я люблю поотчаиваться», «мелкие подчувства», «влюбляться без проникновения», «сверкать глазами», «посмотреть чужой прекрасный сон», «гений не устаревает».
И совсем меня доконал ее рассказ об «умирающих бабушках», которые страшно боялись смерти и которых она держала за руку, приговаривая — «это не страшно, не страшно».
За всю программу Рената Литвинова не сказала ни единого банального слова и ни разу не ушла от вопроса.
Для меня она была и остается единственной и неповторимой.
Сергей Юрский
18 декабря 2012 года
В. ПОЗНЕР: Сергей Юрьевич, если бы вы представлялись незнакомой аудитории, — и как актер, и как режиссер, и как писатель, — что вы поставили бы на первое место?
С. ЮРСКИЙ: Актер, конечно.
В. ПОЗНЕР: Мы много раз приглашали вас, и ни разу не получалось. Позже я прочитал ваши слова: «У меня принцип такой — надо всегда отказываться…» Так почему вы наконец согласились?
С. ЮРСКИЙ: Нет, принцип, который доведен до абсолюта, вреден. Действительно, надо быть готовым отказаться, потому что новая работа трудна. Но немало раз я сразу говорил: «Да, конечно». Это касается и сегодняшней нашей встречи. Мы давно знакомы, и я все понимал. У меня сейчас нелегкое физическое состояние, перегрузка жуткая, но я сказал сразу и безоговорочно: «Да».
В. ПОЗНЕР: За что я вам благодарен… Не всем известно, что ваш отец был директором цирка. Это так? И вы очень дружили с Юрием Никулиным?
С. ЮРСКИЙ: Отец являлся художественным руководителем — некоторое время, довольно продолжительное и важное для цирка. А с Никулиным мы были не то чтобы дружны, то есть не встречались ежедневно, но я знал его с момента прихода из армии. И потому наши отношения до последнего его дня были всегда дружественными и такими — навстречу. Я очень любил его и люблю.
В. ПОЗНЕР: Вообще чудный человек был… Однажды вы сказали о себе: «Я клоун по природе, и юмор — основа всего, чем я как актер занимаюсь и что я люблю как зритель». Клоун — это все-таки, если чуть-чуть повернуть, тот же шут или скоморох, который при дворе и при царе или при короле позволяет себе говорить вещи, неприятные королю, но ему прощается именно потому, что он — шут, клоун, как угодно. Вы себя в какой-то степени видите в этой ипостаси?