Противостояние
Шрифт:
Он послал на площадь заместителя по идеологии Щербакова. Если бы его побили, закидали камнями! Тогда бы Павел знал, что делать. Щербакова освистали и осмеяли. Вернувшиеся с площади агенты доложили, что большинство поддерживает обращение Татищева, и обсуждается лишь одно: идти ли захватывать органы власти сейчас, или дождаться ввода западных войск. К часу ему сообщили, что такие же митинги проходят в Архангельске и Старой Руссе. К двум часам митинговали уже все города и большинство поселков.
Павел отдал приказ привести войска в боеготовность, но в три маршал Цанге доложил, что не уверен
В четверть четвертого из Архангельска сообщили, что экипаж одного из минных тральщиков выбросил за борт политрука и поднял неизвестно откуда взявшийся флаг западной Северороссии.
Доведенный до предела Павел метался по своему кабинету. Отдавал приказы, получал ответы... или не получал. То, что оказать нормальное сопротивление врагу не удастся, становилось все более ясно, но более всего удивляла его позиция населения. "Почему?
– твердил он.
– Мы ведь хотели им счастья. Почему они предали нас?"
В пять утра он позвонил Берии с просьбой о военной помощи. Лаврентий Павлович обматерил его и гаркнул напоследок:
– Если я вмешаюсь, в игру вступит Вашингтон. Я же говорил тебе: не провоцируй. Разбирайся сам.
– В трубке раздались короткие гудки.
Сейчас, стоя у окна и кусая губы, Павел думал только о том, дать ли приказ об открытии огня по войскам противника или постараться избежать жертв. Но второй вариант будет означать капитуляцию без боя. Чтобы этого не допустить, надо немедленно распорядиться о разгоне митингов, повторить приказ войскам. Машину еще можно запустить. Если не сработало убеждение, сработает страх. Для них, для их же пользы. Это жертвы, но во имя...
Дверь открылась, и в кабинет без доклада вошел Кренц.
– Павел Васильевич, - произнес он, - там на митинге выступает ваша дочь.
– Клара?
– встрепенулся Павел.
– Что она говорит?
– Призывает войти в единую Северороссию, восстановить буржуазную демократию, и все прочее в том же духе.
– Черт!
– Павел быстро подошел к столу.
– Выводите спецполк.
– Есть еще одно, - потупился Кренц.
– Что?
– Она сказала, что отречется от вас, если вы прикажете открыть огонь по западным войскам и разогнать митинг.
Павел некоторое время стоял как пораженный громом, потом, судорожно глотая воздух, внезапно пересохшим ртом произнес:
– Митинг разогнать.
– Будут жертвы, - бесцветным голосом сказал Кренц.
– Мы даже не можем гарантировать безопасность вашей дочери.
– Я не узнаю вас, Кренц!
– рявкнул Павел.
– Вы всегда были сторонником самых жестких решений, и мне приходилось сдерживать вас. И вот сейчас, когда речь действительно идет о жизни и смерти народной республики, вы мнетесь и сомневаетесь. Или испугались ответственности? Одно дело - посылать людей в лагеря из министерского кабинета, под охраной
Кренц молча кивнул, повернулся и вышел. И в этот момент зазвонил телефон.
– Слушаю!
– сорвал трубку Павел.
– Товарищ президент, - услышал он голос секретаря, - на проводе Татищев из Петербурга.
Павел несколько секунд постоял, осмысливая информацию. Это был первый звонок Алексея после кризиса сорок девятого, и Павел понимал, что ставка сейчас не меньшая. Поэтому, собственно, Алексей и решился позвонить своему главному врагу. "Может, снова струсил?
– подумал Павел.
– Тогда ведь он отступи л, испугавшись жертв. Может, и сейчас духу не хватит". Медленно опустившись в кресло, Павел произнес:
– Соединяйте.
В трубке щелкнуло, а затем он услышат! глухой голос Алексея:
– Павел, это я. Не делай глупостей. Побереги людей.
– Что ты делаешь, сволочь?!
– заорал в трубку Павел.
– Я объединяю страну, - спокойно проговорил Алексей.
– Сегодня от Наровы до Белого моря почти никто не спал. Люди рады. Сейчас и ты не можешь отрицать, что это желание народа. Отойди, не сопротивляйся неизбежному. Люди хотят жить в едином государстве, они хотят сами определять свою судьбу. Тебя никто не будет преследовать. Ты даже можешь выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах. Твою партию никто не запретит. Она может идти на парламентские выборы, честно конкурировать с другими. Что тебе не нравится?
– Подонок!
– прошипел Павел.
– Ты же знаешь, что социализм еще не показал всех своих преимуществ. Люди еще не поняли, что это такое.
– Ты правишь уже одиннадцать лет, - размеренным голосом произнес Алексей.
– У тебя была абсолютная власть, и тебе не мешала внутренняя оппозиция. Экономически СССР помогал тебе больше, чем мне - Запад. Но ты вверг свою страну в кризис. Люди бегут от тебя. Они не хотят социализма. Сколько лет изоляции и авторитаризма тебе нужно, чтобы убедить народ, что социализм - это хорошо? Пятьдесят? Семьдесят? Триста семьдесят? Посмотри вокруг. Все страны, где применялась плановая экономика, уверенно отстают и нищают. И ты знаешь, что это только начало. Неужели ты еще не понял, что ваш эксперимент провалился? Не лей кровь. Ты уже видишь, что если будешь силой удерживать власть, тебе придется стрелять не только в моих солдат, но и в народ.
– В деструктивных элементов, - буркнул Павел.
– Когда деструктивных элементов больше половины населения, деструктивным следует признать правительство. Павел, я звоню тебе не для того, чтобы посыпать соль на раны или насладиться победой. Я хочу сохранить жизни тех, кто может погибнуть в нашей очередной разборке. Подумай, сейчас не семнадцатый, когда мы отвечаем лишь за себя. Наш идеологический спор не должен больше приводить к жертвам тысяч ни в чем не повинных людей.
– Североросская Народная Республика - суверенное государство. Твои действия - это агрессия против него, - жестко произнес Павел.
– Я буду действовать соответствующим образом.