Противостояние
Шрифт:
Я молча кивнул. Андрей покачал головой и поинтересовался:
– Сабля очень дорогая?
– Скорее всего. Индийская, сделана из самого ценного коленчатого булата, предположительно в седьмом веке, плюс ножны, украшенные драгоценными камнями, правда, необработанными.
– Понятно. За такой антиквариат запросто голову оторвут. А почему ты ее не сдал государству?
– Ты это серьезно? – в свою очередь поинтересовался я.
– Ну, – неопределенно протянул он.
– Сдать, чтобы ее
– У нас в стране не все воры, – не вдаваясь в подробности, успокоил меня милиционер. – А где она сейчас, если не секрет?
– Спрятана в надежном месте, – сказал я тоном, не допускающим новых вопросов.
– Ладно, я пойду, дочитаю, чем у тебя дело кончилось.
Он ушел, а я позвонил своему приятелю. Когда кончил разговор, в комнату вошел Андрей.
– Так ты думаешь, этот «Поэт» Дмитриев как-то связан с сатанистами? Ведь как-никак двести лет прошло, – спросил он, возвращая мне рукопись.
Судя по реакции, участковый отнесся к моему «произведению», как к милицейскому протоколу, обращая внимание только на излагаемые факты.
– Ничего я не знаю. Ты упомянул о мистике, и у меня это как-то связалось. После того, как старичок Хава увидел саблю, Дмитриев разыскал меня и позвонил меньше, чем через полчаса. Это что, не мистика, за такое время найти человека в Москве? Даже если оценщик запомнил номер машины? А все остальное? Похоже, что никто не может даже элементарно узнать, чем они занимаются, ни вы, ни криминал.
– В общем-то, действительно, странностей с этой бандой много. А ты, правда, это все не выдумал?
– Чего он выдумал? – раздался из холла Олин голосок. Не дожидаясь ответа, она сообщила. – Мальчики, я в ванной. Организуйте что-нибудь покушать!
Мы подождали пока за ней закроется дверь, после чего Андрей засуетился, разом потеряв интерес к моим приключениям.
– У тебя есть сыр? Я сделаю Оленьке гренки с сыром.
– А танец с саблями ты ей сплясать не хочешь?
– Зачем? – на полном серьезе поинтересовался влюбленный, мечась по моей тесной кухне.
– Чтобы ей было веселее гренки кушать.
– Ну, что ты, я серьезно, а ты шутишь.
– Ладно, корми свою Оленьку, а я пока еще посмотрю ваши материалы.
Без навыка оперативной работы в изобилии разрозненных сведений очень сложно найти что-нибудь полезное. Я решил хоть как-то систематизировать информацию, однако, ничего толкового из этого не получалось. Прокопавшись часа два, я так и не нашел, за что зацепиться. Мои гости в это время о чем-то «совещались», закрывшись в спальне.
Наконец я обратил внимание на трехкратное упоминание коттеджа в ближнем Подмосковье, в котором собирались члены, как теперь говорят, преступной группировки. Этот коттедж, если судить
– Алексей! Мы посоветовались с папой и решили, что вы обязаны, я повторяю, обязаны обеспечить Ладочке безбедную жизнь и переписать на нее вашу общую жилплощадь!
– Мамуля! – впервые в жизни я обратился так ласково к этой достойной женщине. – Попытайтесь мне объяснить, почему я должен заботиться о вашей дочери? Она, еще живя со мной, начала мне изменять…
– Это еще нужно доказать! – скандальным голосом воскликнула Валентина Ивановна. – Неизвестно кто кому изменял!
– Мне этого доказывать не надо. Притом она меня бросила…
– Вы не стоите ее мизинца, – не слушая, заверещала она, – вы не смогли обеспечить ей достойную…
– Мы прожили вместе всего три месяца, а потом развелись, у нас с ней нет детей, – перебил я старую песню о главном. Однако, экс-теща уже завелась и слышала только себя.
– В любой цивилизованной стране муж обязан обеспечивать жене до нового замужества достойную жизнь! Если вы хотите себя уважать, то…
– Мы живем в нецивилизованной стране, и к вашей дочери я больше не испытываю совершенно никаких чувств! – опять вмешался я в нескончаемый монолог.
– Алексей, вы и все ваши родственники, мерзавцы! – неожиданно переменив тональность, сказала Валентина Ивановна.
– Мамуля, вы незнакомы с моими родственниками, а обо мне думайте, что вам угодно, только оставьте меня в покое. Никакого участия в жизни вашей дочери и принимать не собираюсь.
– Благородные люди…
– Я не благородный человек, а мерзавец, как вы сами только что сказали. И объясните, пожалуйста, вы, правда, считаете, что существуют мужья, если они в здравом уме, которые станут заботиться о бывшей жене-шлюхе?
– Моя дочь – идеал чистой, святой… светлой женщины, – поправилась она, – в то время как вы – растленный, разнузданный, наглый, нищий мерзавец…
– Мамуля, если вы все про меня знаете, зачем сюда звоните?
– Не смей называть меня «мамулей», мерзавец! Я просто хотела тебе передать, что Ладочка согласна вернуться, если ты раскаешься и попросишь у нее прощения!
– Ладочка никогда не вернется сюда, даже если сама попросит прощения, даже если будет умолять о прощении, короче, идите вы, мамуля, подальше вместе со своей замечательной доченькой, – сказал я и бросил трубку.