Противостояние
Шрифт:
Глава двадцать пятая
ПОЛЕЗНЫЕ ДИСПУТЫ
Вместо запланированного изначально одного часа недавние невольники просидели безвылазно в сухой пещере целых четыре. И как это ни странно, не слишком истомились от скуки, голода или жажды. Ибо все это время прошло в непрекращающихся и довольно горячих спорах, дискуссиях и обсуждениях. Причем не только на предложенную изначально Крафой тему о причине отсутствия створов именно в горном массиве и в его окружающем пространстве. Хотя вся последовательность диспутов как раз и проистекала из начального обсуждения.
Как выяснилось, титул трибуна решающего
Мало того, он и к своим собеседникам относился в этом плане довольно требовательно и придирчиво. И если тот не соответствовал минимально допустимому уровню, игнорировал его сразу и навсегда. Именно поэтому разговор на первую тему начался с беглого опроса-показа собственных знаний. То есть Гегемон не спрашивал словно на экзамене, а сам скороговоркой стал вываливать свои знания о геологии, образовании земных твердей и тектонических плит, о месторождениях руд и прочих полезных ископаемых. При этом он специально делал различные ошибки или оговорки и следил за реакцией графа Дина. Но когда тот его раз десять поправил и раз пять с улыбкой уточнил некоторые неверные значения, Крафа даже извинился:
– Прошу прощения, дальше отвлекаться на пустяки в виде оценки твоих знаний не буду. Вижу, что они фундаментальные и совершенно не зашторенные древними представлениями, существовавшими в нашей среде полторы тысячи лет. Так вот, по поводу окружающих нас пород: подобных нет ни в одной вселенной.
– Да оно и понятно, – согласился Светозаров. – Потому как створы есть везде, а здесь их нет. Но вся эта аномалия чисто природного значения. А значит…
Ну и спор начался. Хотя сразу следовало сделать оговорку: во всех фундаментальных обоснованиях уверенней чувствовал и оперировал научными понятиями именно Крафа. И он, скорее, даже радовался найденным несуразностям в выдвинутых теориях или указании на определенные неточности и прямо-таки упивался конечными результатами, когда удавалось быстро и четко доказать свою правоту. При этом он не злорадствовал и не унижал оппонента, когда тот был даже заведомо не прав. То есть знаниями он обладал и с легкостью оперировал воистину фундаментальными. Чем в конце концов поразил даже своего заядлого и непримиримого врага.
Светозаров вслух этого признавать не стал, хотя косвенно выразил в одном единственном вопросе:
– Как же так получилось, что ты стал врагом для твоих же друзей, учеников и соратников?
Гегемон печально улыбнулся и нравоучительно помахал указательным пальцем:
– Не для всех! Ни в коем случае не для всех своих друзей и соратников. Многие мои ученики и тем более друзья осознанно шли на смерть, веря в наше правое дело. Причем не просто веря, а четко понимая всю опасность нависшей над мирами катастрофы. И когда прошел слух о моих ментальных ударах и якобы подчиненном сознании в стане неприятеля,
– Да кто бы сомневался, что ты пушистый, мягкий и добрый, – кривился и фыркал граф Дин. – Как будто не ты пытался сделать из меня зомби в самый первый момент нашей встречи и не ты норовил сразу разнести мой мозг по площади в квадратный километр.
– Ничего личного, – поднял трибун обе руки ладонями вперед. – Просто маленький тест любого коллеги на профпригодность. Если я вижу, что он слабее меня, я всегда отступаю и мы ведем обычную светскую беседу.
– Надо же! Выходит, когда твои твари откусывают непокорным пленницам конечности, это называется светской беседой? Вот уж век живи – век учись. Не знал.
Крафа с досадой почесал многодневную щетину и не стал оправдываться или выспрашивать у собеседника, откуда и что конкретно тому известно, а продолжил прерванную не так давно тему:
– Раз состав пород здесь уникальный, подобных не существует нигде больше во вселенных, что это могло спровоцировать?
Идеи на этот счет у Светозарова имелись, но он выдвинул самую абсурдную:
– Все дело в лягушках и этом таинственном Врубу. Каждая попрыгунья после своей смерти оставляет в окружающем пространстве частичку души. Чем больше Врубу их пасет, тем больше их умирает. Частички накапливаются, эгрегор планеты чернеет, и вот уже над горами нависло невидимое облако Инферно, под влиянием которого стыки, ведущие в пространство между мирами, истончаются и рассасываются.
Крафа даже пару раз сморгнул, настолько изумленно слушал собеседника. Хотя полная темнота нисколько не способствовала ослеплению, а пыли в пещере не было. И только обратив внимание на расцветку скрытности в ауре графа, облегченно вздохнул:
– Правильно, шутить надо в любой обстановке. Даже перед смертью желательно отнестись к последней минуте с юмором и пасть с улыбкой на устах, чем умереть в луже собственных экскрементов.
– А что, разве такого не может быть?
– Может, может. Но ближе иной вывод, как мне кажется: всему виной три звезды и странная орбита единственной планеты между тремя громадными телами галактики.
– То есть виноваты звезды?
– Лишний раз убеждаюсь, что тебе не больше сорока: спешишь слишком часто. Торопишь собеседника наводящими вопросами, тогда как достаточно его просто внимательно дослушать до конца.
Дмитрий не удержался от улыбки:
– Сразил своим дедуктивным методом. Сдаюсь. Мне всего тринадцать, и борода у меня приклеенная.
– Что-то я ее не замечаю.
– Так ведь надо соответствовать молодому мужчине. Вот я ее приклеил, а потом сразу сбрил, теперь так смотрюсь, как только что побрившийся гусар.
Видимо, подобных военных хватало во всех мирах, потому что Крафа многозначительно повел бровями:
– Гусар, говоришь?.. Ну-ну!.. Так вот, тебе не кажется, что причина такого образования пород еще глубже?
Светозаров пожал плечами от удивления:
– Куда глубже? Если не звезды, то что, валить на вселенский взрыв?
– Так глубоко копать не стоит. Подумай о среднем звене. Ну? Разве бывают три звезды в подобной конфигурации пространства?
– Ну каких только совпадений не случается.