Противотанкисты
Шрифт:
Командира дивизиона я знал еще с прошлогодних учений. Это он поставил нашей батарее оценку «отлично». Доложив ему поставленную командиром полка задачу, вместе с колонной двинулся дальше, на западную окраину Тернополя. Рекогносцировку позиций там проводить было некогда, и на пригорке за городом я сразу указал место каждому огневому взводу.
Первый бой с танками
Огромное поле пшеницы предстало перед нами. Замаскировать орудия здесь трудно. Зато легко определить угрожаемое направление. С северо-запада
Словом, решаю развернуть батарею. Для кадровых красноармейцев подготовка боевой позиции к стрельбе не занимает много времени. Вот уже от орудия к орудию и к КП появились тропки, пробитые связистами. Поступают доклады о готовности к открытию огня. А я в свою очередь докладываю командиру дивизиона:
— Первая батарея к бою готова!..
— Товарищ Барышполец, — услышал в ответ басовитый голос майора Кожевникова, — за доклад — спасибо. Вы первый из комбатов доложили о готовности, но с другими…
Вдруг связь прекратилась, и я даже не успел спросить, где расположен КП дивизиона, полка. Вскоре, однако, прибежал связной от командира дивизиона и сообщил:
— По дороге напротив батареи идет немецкая колонна мотоциклистов, автомашин и несколько танков. Комдив приказал встретить врага огнем.
Вдали на дороге действительно было большое оживление. Темнота летней ночи мешала рассмотреть в деталях, что там происходит, но отдельные винтовочные выстрелы да стрекот автоматных очередей в той стороне подсказывали, что там противник.
Появились мои разведчики. Они подтвердили — на дороге немцы. Несколько фашистских бронемашин обогнали колонну наших войск и открыли огонь. Затем часть машин свернула в сторону от дороги, и сейчас фашисты совсем недалеко от нас.
Перестрелка усиливалась. Вот уже и в нашем расположении разорвалось два снаряда. Это бьет немецкий танк, понял я, хотя еще ни разу в своей жизни не слышал выстрела из фашистской танковой пушки.
Медлить было нельзя.
— Расчеты, к орудиям!
Залп четырех стволов родных зениток прозвучал в ночной тишине оглушающе резко. Вижу разрывы снарядов возле дороги и ввожу поправки. Длинноствольные зенитки снова содрогаются, выбрасывая острые языки пламени.
Впереди всех, на правом фланге батареи, стреляет взвод Бочарова. Кричу ему в телефонную трубку, чтобы он сам занялся корректировкой огня орудий, так как несколько машин на дороге уже загорелось и ему там хорошо видны цели.
— Бронебойным, наводить в голову колонны, взводом два снаряда… — громко кричу Бочарову. — Огонь!
Снова оглушительный грохот — и еще несколько огненных свечек на дороге и правее ее, в придорожном кустарнике.
Спустя пять минут все затихло. Но через какое-то мгновение выше наших голов — свист, шипение, потом — ослепляющая вспышка фашистского снаряда. Это метрах в тридцати от моего окопчика. Снова разрыв, но выстрела не слышно. Звук от него врывается в уши вместе с полетом снаряда: «У-уах!..» Разрыв следует за разрывом; к счастью, снаряды идут с перелетом. Я приказываю батарее:
— Огонь
Обстрел танками продолжался недолго. Поднявшись на бруствер окопа, я осмотрелся и поверх огромного поля увидел несколько горящих машин. Танки немцев уходили вправо — огонь по ним открыла батарея Павла Варганистова…
С рассветом, поняв, что впереди нас нет никаких стрелковых частей, что с танками и пехотой противника придется вести бой только нам, докладываю об этом на КП командиру дивизиона.
— Примите меры к маскировке позиций, улучшайте их, — слышу в ответ.
— Но подвезите снаряды и пару пулеметов для борьбы с пехотой. Хотя бы ручных пулеметов… — прошу я.
— По самолетам противника подготовьте только одно-два орудия, других пушек не раскрывайте — тщательно маскируйте их пшеничными стеблями… — продолжает Кожевников.
— Все понял…
Немецкие танки к утру огонь прекратили. Постреливали изредка лишь фашистские автоматчики — и то уже не с ближнего края поля, а из-за дороги, из придорожного кустарника. Фашисты, видимо, поняли, что здесь с ходу войти в город им не удастся.
Появились самолеты с крестами, Сначала поодиночке — это разведчики. Гул их моторов со стороны города. Огонь по одной низколетящей паре «фокке-вульфов» мы успели открыть — из спаренной пулеметной установки, расположенной на высотке, метрах в пятистах от боевой позиции. А вслед за разведчиками появилась большая группа «юнкерсов» под прикрытием шестерки «мессеров». Наблюдатель батареи доложил мне о восемнадцати самолетах, идущих на город.
Огонь по ним первой открыла батарея лейтенанта Роянова, стоявшая левее нашей. Орудия и одна спаренная пулеметная установка, согласно команде, продолжали стрелять по самолетам. Немцы ушли.
Солнце уже совсем поднялось над горизонтом. Наши плохо замаскированные боевые позиции просматривались со всех сторон, и я подумал, что немцам будет очень легко нас обнаружить. В это время с КП дивизиона сообщили, что у Роянова есть потери, что гитлеровские танки, видимо, пойдут с правого фланга, поэтому необходимо прикрыть это направление, выдвинув вперед и вправо один взвод моей батареи.
Командиры и красноармейцы завтракали. В окопчике взвода управления нас с Николаем Кузнецовым тоже ждали до краев наполненные супом котелки. Но было не до завтрака, хотя есть и чертовски хотелось.
Прошел час, второй… Но ни через час, ни через пять немцы не пошли в наступление — только держали нас своими постоянно висящими в воздухе самолетами в напряжении. В тот день они даже не пытались бомбить наши позиции.
Впереди, возле дороги, по которой мы стреляли ночью, маячили остовы сгоревших фашистских автомашин. Вокруг валялись трупы гитлеровцев, которых уже видел лейтенант Молибога, ползавший по пшеничному полю в разведку. Почему-то хотелось посмотреть на. это зрелище, на врага — и я решаю проникнуть на окраину поля, к дороге. Днем, на виду у фашистских автоматчиков, засевших где-то в придорожных кустах, такая вылазка опасна, но вдвоем с красноармейцем Мамаем мы ползем «поглазеть» на нашу ночную работу.