Протоколы спецотдела
Шрифт:
Я прокрутил в уме сказанное Николаем. После сегодняшней расчлененки думал я совсем туго.
– Зачем так усложнять? Завулонов не шпион, чтобы выдавать себя за мертвого, – проговорил я.
– Учитывая его криминальное прошлое, причин для такого ухода в тень может быть масса. Надо поглубже копнуть его биографию. Может, что-то интересное найдем. Ты идешь? – Денисов кивнул на здание морга, собираясь отправился к судмедэксперту.
Я посмотрел туда, в носу встал приторно-сладковатый запах формалина, витающий в коридорах здания, потом перед
– Нет. В машине подожду. Хватит с меня на сегодня трупов.
Прыгнул во внедорожник, включил кондиционер, и скоро салон наполнился спасительной прохладой. Я с наслаждением растекся в кресле и стал охлаждаться. Совершенно не представляю, как на юге можно выжить без кондиционера. Пока ждал Денисова, пришло сообщение в мессенджер от сестры.
«Прикинь, я поступила! Позвонили из деканата и сказали, что они ошиблись и я прошла по баллам! Ураааааа!!!».
«Поздравляю! Позвоню вечером».
«Люблю».
«Взаимно».
Не обманул эфэсбэшник. Теперь мне осталось выполнить свою часть уговора. Хотя можно было и свалить восвояси, но что-то подсказывало мне, что Денисов может легко организовать очередную ошибку в деканате, после которой выяснится, что сестра все-таки не поступила. Поэтому мне придется выполнять свою часть уговора до конца.
Денисов вернулся минут через пятнадцать. Сказал, что судмедэксперт утверждает, что Завулонов мертв. Документы, подтверждающие это: записи о вскрытии, приеме и сдачи тела в полном порядке.
– Я буду требовать эксгумации тела. Тогда мы точно узнаем, был ли похоронен Завулонов, – сказал эфэсбэшник и провернул ключ в зажигании.
Мы отправились по адресу, где когда-то жил Завулонов. Сейчас там проживала его сестра. Ее допрос ничего не дал, и мне показалось, что она искренне нам обо всем говорила, считая своего брата мертвым. Затем осмотрели кабинет Тинькова, в котором он работал накануне своей гибели. Ничего интересного там не нашли. После этого поехали в ОВД, чтобы пробить Завулонова по всем возможным базам: штрафы ГИБДД за последнее время, открыты ли были счета и были ли финансовые транзакции, покупались ли авиа и ж/д билеты на его фамилию, проверили базы погранслужбы – везде никаких движений и все указывало на то, что Завулонов действительно мертв. Но несмотря на это, Николай объявил его в федеральный розыск.
Мы заехали за кофе и решили выпить его на парковке, откуда открывался вид на море. Николай включил кондиционер на полную мощность, и вскоре в салоне наступила прохлада.
– Сегодня пекло, – проговорил он, отпивая свой американо. Потом уместил на коленях ноутбук и начал что-то печатать.
– Завтра обещают похолодание.
– Будем на это надеется.
– Что делать-то будем? Получается, Завулонова не существует? – спросил я.
– Сейчас я напишу
На часах было около двух, и я не против был перекусить чего-нибудь, да и вообще передохнуть. Но негоже ныть в первый же день работы. Перехвачу что-нибудь по дороге. Поэтому пока я решил наслаждался своим латте, наблюдая, как над морем парит дельтаплан.
Стуча кнопками, как бы между делом Николай спросил:
– Ты что-нибудь вспомнил?
– О чем именно?
– Настало время поговорить о твоих способностях.
– Я тоже так думаю. Давно хотел.
– И?
– Не вспомнил.
– А пытался?
– Хоть скажи, что я должен вспомнить…
– Что помнишь о своем детстве? В период с четырех до шести лет? Было ли в твоей жизни что-то необычное?
– Детский дом помню.
– Вспоминай еще.
Я заскреб в памяти. Детали из того времени ускользали. Остались лишь фрагменты. В основном вспоминались драки с другими детьми, кражи сладостей на рынке и жестокие воспитатели. Когда мне стукнуло семь, я узнал, что у меня есть сестра, что она этажом ниже и ей всего четыре.
– Ничего особенного не припоминаю, – ответил я.
– Ты помнишь своих друзей из интерната?
– Ну да! Мы росли вместе. А что?
– Ты меня не так понял. Я имел в виду интернат, а не детский дом.
– Какой еще интернат? – переспросил я, смутно ощущая, что что-то забытое начинает всплывать на поверхность.
– Он называется научно-исследовательский институт прикладной гуманологии в Санкт-Петербурге. У него есть интернат для детей с необычными способностями. Ты там прожил два года, – объяснил Денисов, словно раскрывая двери в мир, который я не помнил.
– Ого… я… я не помню…
– Помнишь профессора Писарского?
– Нет. И что я там делал?
– Институт занимается изучением аномальных способностей человека, их раскрытием и развитием. Ты там жил и был… – Денисов сделал паузу, подбирая подходящее слово, – объектом исследования…
– Объектом исследования? Типа, подопытным? – скривился я.
– В определенном смысле, да.
– И что они у меня изучали?
Николай отпил кофе:
– Сверхспособности.
– Сверхспособности?
– Да. У некоторых детей были способности к левитации, у других, – другие необычные способности.
– Ты серьезно? Это же не шутка?
– А это так на нее похоже? – Денисов оторвался от своего ноутбука и посмотрел на меня. Мы оба смотрели друг на друга, а потом я отвернулся, глядя на море.
– А у меня какая способность? – спросил я.
– Сам как думаешь?
– Вот опять темнишь.
– В бардачке лежат таблетки. Возьми их. Они помогут вспомнить, все, что ты мог.
Я открыл бардачок. Внутри лежали блистеры с розовыми шариками. Я приблизился, чтобы их взять, но передумал. Я не стану их принимать, пока мне не расскажут, какие у меня способности! Я закрыл бардачок.