Протоколы заседаний ЦК Партии социалистов-революционеров (июнь 1917 - март 1918) с комментариями В М Чернова

Неизвестен 3 Автор

Что касается до лидера правого крыла Н.Д. Авксентьева, то он являлся типическим образцом "репрезентативной фигуры", прежде всего по внешним данным: благородной импозантной наружности, отличным голосовым средствам, убедительному и рассудительному тону, обладанию ораторскими приемами, от хорошо отточенного стиля вплоть до условного, несколько ходульного пафоса, образованности, хорошей формальной логике, литературному вкусу и остроумию. Авксентьеву по личной одаренности всего более подходила бы профессия популярного модного лектора и человека кафедры. Вековая ненормальность политического и правового положения России толкнула его на тернистое, мало подходящее ему поприще революционера, отяготила его исповеданием социалистической системы, удержала его теоретическую логику в рамках дилетантизма, заставила его холодную и спокойную натуру насиловать себя и разогреваться до роли политического публициста, требующей стремительного и пламенного темперамента, от которого Авксентьев был далек как небо от земли. Все это формировало тип севшего "не в свои сани" политического неудачника, которому революция -- отдает он себе в этом отчет или нет -- становится в тягость. Поэтому было более чем естественно, что незадолго до начала мировой войны, он выступил во главе группы "Почин"102 с основною тенденцией -- ликвидаторства по отношению ко всему специфически нелегальному, подпольному, революционному в партии, и, несмотря на разгар Столыпинской контрреволюции, развивал утопию постепенной легализации основных

функций партийной жизнедеятельности. Приход мировой войны еще более подчеркнул направление его политической эволюции. Он защищал линию поведения, в центральной группе партии получившую имя "неокадетской": революционному и оппозиционному лагерю надо отбросить на время свои непримиримые позиции и сплотиться для обороны страны вокруг власти, несмотря на монархический ее характер, "обволакивая" ее и тем подготовляя поворот ее, вольный или невольный, на путь либерализма и демократизации режима. В Февральской революции Авксентьев и его друзья не почуяли присущей народному движению грандиозной силы отталкивания от всего старого; они приветствовали эту революцию как "малую революцию", по мотивам своим чисто патриотическую и общенациональную, сделанную скрепя сердце во время войны, чтобы избавиться от неспособной, насквозь прогнившей власти, фатально ведущей страну к поражению; как революцию во имя более успешного ведения и победоносного завершения войны союзом всех освобожденных "живых сил" страны. Все, что в революции не укладывалось в эти рамки, т[о] е[сть] почти вся революция, могло Авксентьевым и его друзьями лишь претерпеваться, как неизбежное зло. Поэтому роль Авксентьева в жизни советских организаций сводилась преимущественно к тому, чтобы совместно со сродным ему психологически правым меньшевиком Скобелевым103 он появлялся в самые поворотные и переломные моменты жизни советской "революционной демократии", когда в ней назревало стремление возглавлять революцию, отстранив от государственного руля дряблых и фразистых "революционеров поневоле". Авксентьев и Скобелев боролись с этим стремлением всегда одним и тем же испытанным средством: распространением паникерской атмосферы, раздуванием тревожных слухов о близком крушении всего фронта, о грандиозных немецких подготовлениях ко вторжению в самое сердце революционной России. Поражая, подавляя воображение советского большинства созерцанием пропасти, уже разверзающейся под самыми ногами всех партий, борющихся между собою за то, какое направление дать революции, Авксентьев и Скобелев увещевали, заклинали, взывали ко всеобщему объединению для решения вопроса всех вопросов -- "быть или не быть" не только революции, но и России вообще. Создать такие настроения значило снять с очереди все неудобные, возбуждающие страсти глубокие проблемы, привести к перманентному самоузреванию революционной демократии, к ее капитуляции перед национал-либеральным саботажем всего социального содержания революции, к возврату в опротивевший всем тупик коалиции, основанной на политическом взаимопарализовании участников. "Коалиционные" круги очень ценили эту миссию Авксентьева в советах и, став среди них persona gratissima104, он проложил себе дорогу на ответственные государственные посты. Авксентьев во Временном правительстве пробовал свои силы на трудном поприще министра внутренних дел. В стране, только что свергшей иго абсолютизма, было возможно два пути. Или -- путь нового якобинизма105: использовать привычку страны к централизации и даже усугубить ее, сделав ее централизацией революционной, покрыв страну густою сетью правительственных комиссаров, внедряющих повсюду революцию, политическую и социальную, по одному плану, в заранее предначертанных формах и рамках, в порядке своеобразного просвещенного абсолютизма106 во имя республиканских лозунгов и революции сверху, во имя избежания социальной пугачевщины107 снизу. Или превратить Министерство внутренних дел в министерство самоуправлений, ограничив его роль систематической ликвидацией, радикальным выкорчевыванием въедавшегося веками в плоть и кровь страны бюрократизма, развязыванием инициативы населения, построением стройной системы размежеванных между собою самоуправлений, от деревенского и районного через волостные, уездные, губернские до областных, с превращением центральной администрации в простую систему координации, согласования администраций областных. Авксентьев не пошел ни по тому, ни по другому: его министерство было пустоцветом. Но по мере того как имя Авксентьева становилось в народных низах, после недолгой популярности, все более одиозным, росло и неудовлетворенное честолюбие этого все более переоценявшего свои силы человека, мечтавшего унаследовать как теряемую Керенским популярность, так и его исключительное место по "возглавлению" революции. Эта заветная мечта Авксентьева была как будто им достигнута уже в следующий период, после большевистского переворота, во время поволжско-урало-сибирского противобольшевистского движения: Авксентьев стал председателем так называемой Уфимской "директории"108, поселившейся в глубоко провинциальном Омске и объявившей себя оттуда "Всероссийским правительством". Бесславный крах этой "директории" подвел окончательный итог его квази-революционной карьере и предопределил дальнейшую судьбу Авксентьева эмигранта, по инерции продолжавшего и среди беженской политической сутолоки строить подобие старых коалиций, соединяя словесные орнаменты размагниченного "салонного социализма" с фразеологией мнимого "политического реализма", тратившего остатки надорванных неудачею сил на "демократизацию" насквозь антиреволюционного и антидемократического "белого движения". Все это кончилось тем, что А. Гоц, Е. Тимофеев109, М. Гендельман и другие центровики, в течение 1917 г. соединившиеся было с Авксентьевым против черновского "левого центра" и этим разрушившие единство Центрального комитета, в конце концов, невзирая на старинную личную дружбу, настолько духовно отчуждились от Авксентьева, что, оставшись, после отъезда Чернова за границу, душею и организационным средоточием Центрального комитета, сочли себя вынужденными исключить Авксентьева вместе с еще более поправевшим товарищем его Фундаминским, из рядов партии; и, по иронии судьбы, за нарушенные права обоих исключенных, приговор над которыми был произведен заочно, без выслушивания обвиненных, должен был -- не из политических мотивов, а единственно из соображений чистой справедливости -- выступить не кто иной, как их политический b te noire 110 В.М. Чернов.

Но все это произошло много позже, в сентябре же 1917 г., Гоц и Зензинов переживали медовый месяц своего тесного сближения с Авксентьевым. Но не все их сторонники последовали за ними; некоторым этот зигзаг-курс их политики показался неожиданным и ошеломляющим, особенно когда он был закреплен открытым нарушением дисциплины Центрального комитета.

Характерно, что протест против действий Гоца заявил сторонник правоцентрового течения Веденяпин и что при голосовании вопроса, принять или отвергнуть этот протест, только один из собрания воздержался, все же остальные высказались за, хотя в собрании, кроме Веденяпина, были и еще достаточно правонастроенные лица, как Архангельский, Минор и другие. Это был бунт правоцентровых элементов против своих лидеров.

Но уже на следующем собрании, 18 сентября, новый блок правых и правоцентровых сумел нанести еще одно жестокое поражение принципу партийной дисциплины. Голосами шести членов (Авксентьева, Зензинова, Гоца, Минора, Архангельского и Розенблюма) было решено, что члены ЦК получают право "выступать от других организаций, не считаясь с партийными директивами". Маневренное значение этой победы

было для них очень велико. Дело в том, что в рядах Российской социал-демократической партии меньшевиков в это время происходил такой же болезненный процесс острого расхождения по вопросу об организации власти, как и в рядах ПСР. При этом Л. Мартов, основатель и главный идеологический вдохновитель меньшевизма, остался в меньшинстве и очень остро переживал трагедию временного отхода от него его партии. Последняя перешла под руководство Церетели111 и Дана112 и стояла на той точке зрения, что русская революция, согласно марксистской догме, является революцией буржуазной, а буржуазную революцию пролетариату приходится делать вместе с буржуазией. Л. Мартов, не менее Чернова видевший, что сохранение коалиционного правительства в данных условиях вконец ослабит его и сделает легкою жертвой большевиков, убедился, что с этим взглядом он в меньшевистских рядах обречен пока на почти полную изоляцию.

Сторонники коалиции во что бы то ни стало в эсеровском ЦК, после Корниловского мятежа почувствовавшие, что в партийных рядах их взгляды потеряли престиж, надеялись теперь, что в Демократическом совещании, вместе с меньшевиками, беспартийными и разными мелкими квазисоциалистическими группами и кооператорами смогут составить верное коалиционному принципу большинство. Теперь им необходимо было развязать себе руки, чтобы действовать уже от имени большинства Демократического совещания -- так, как им не дают права [действовать] постановления ЦК партии.

И действительно, после того как Демократическое совещание кончилось, в сущности, ничем, показав, что по основному вопросу о власти элементы совещания раскалываются на два друг друга уравновешивающих лагеря, Керенский получил возможность действовать по-своему и образовал еще один коалиционный кабинет, еще бесцветнее и безнадежнее предыдущих. Деятельное участие в переговорах принимали два члена ЦК, Гоц и Авксентьев, вместе с третьим крупным с[оциалистом]-р[еволюционе]ром, московским городским головою Рудневым.

В силу предыдущего постановления они действовали вне контроля ЦК и только постфактум отдали ему в этом отчет. ЦК было предложено высказаться в том смысле, что все обстоит в порядке, ибо надо "считать, что тт. Гоц, Авксентьев и Руднев выполнили поручение, возложенное на них Демократическим совещанием".

Но даже и при такой формальной постановке вопроса результат голосования оказался чрезвычайно жидким. Семь голосов высказалось за принятие такой резолюции, семь воздержалось, считая ненормальным самое предыдущее решение ЦК, разрешавшее его членам считать себя свободными от его политических директив при выполнении "поручений других организаций".

Следует отметить, во-первых, что все эти постановления были приняты в отсутствие В.М. Чернова, и, во-вторых, что представитель крайнего левого крыла партии, М.А. Натансон, поддерживал все предложения правых, ослаблявшие дисциплину, имея в виду затем использование их в интересах своего сепаратизма и левым крылом.

Положение становилось, таким образом, все более двусмысленным. ЦК терял свою авторитетность. Его решения, проводимые большинством шести голосов против пяти, или полупринимаемые семью против семи воздержавшихся, при общем числе членов в 20 человек, свидетельствовали о том, что его, как высшего руководящего центра партии, как воплощения единого партийного разума и единой партийной воли, более не существует. Руль ускользает из его рук. Он все чаще и чаще старался просто уклониться от решения больших вопросов. Так, в порядок дня был поставлен общий вопрос "о левых и правых социалистах-революционерах". Решение состоялось: "Отложить до следующего заседания". Но на следующем заседании этого пункта не было, и он автоматически исчез для целого ряда заседаний. Не вспомнили о нем даже и тогда, когда 27 сентября член партии, старый журнальный деятель Миролюбов113 сделал ЦК от лица своих товарищей формальное заявление "о вновь образовавшемся организационном Совете ПСР", ядро которого составляют старые партийные работники, группирующиеся вокруг газеты "Воля народа". А между тем речь шла ни больше, ни меньше, как о создании общероссийского организационного центра крайнего правого крыла социалистов-революционеров, т[о] е[сть] о приступе их к организации особой партии внутри партии -явления, партийным организационным уставом еще никогда не предусматривавшегося. Резолюция собрания, с "правоцентровым" в большинстве своем составом, [принятая] в отсутствие В.М. Чернова, гласила: "Принять к сведению". 24 сентября в таком же составе большинством 9 голосов против четырех при трех воздержавшихся прошла резолюция Розенблюма по вопросу о созыве VIII Совета партии, и в результате ее постановлено: "Довести до сведения всех партийных организаций, что экономическая конференция, назначенная на 26 сентября, и VIII Cовет партии, назначенный на 1 октября, откладываются впредь до особого извещения. Конференция по вопросу об экономическом положении страны, разумеется, прошла бы очень неспокойно, и отразила бы ту растущую в партии неудовлетворенность Ц[ентральным] К[омите]том, которая разразилась потом целою бурею на IV партийном съезде. Что касается Совета партии, то, будучи учреждением с высшею компетенцией, чем ЦК, он один в этот момент мог бы вмешаться в разногласия, раздиравшие ЦК, и своими директивами выправить линию его поведения. Но только образовавшееся, еще слабое, неверное и неустойчивое новое большинство ЦК из блока правых и правоцентровых его элементов спешило закрепить свое положение и должно было избегать появления перед более широкими правомочными партийными инстанциями.

Прежнему, левоцентровому руководству оставалось только апеллировать к партийному общественному мнению путем печати и открытых собраний. Создавшаяся в ЦК "коалиция направо", за несколько времени перед тем фактически упразднившая для себя партийную дисциплину, на этот раз решила восстановить ее против других с небывалою силой. На малолюдном заседании 27 сентября, шестью голосами (Авксентьева, Архангельского, Зензинова, Гоца, Затонского114 и Гендельмана) против двух, при двух воздержавшихся, была принята резолюция Зензинова: "Во всей своей политической деятельности ЦК выступает, как единое целое, и все члены его связаны внутреннею дисциплиной. Принятые постановления проводятся ЦК как таковым и все члены ЦК обязуются проводить общие решения ЦК во всех своих выступлениях вне партии, без права отстаивать мнения меньшинства и без права отдельного, идущего вразрез с мнением ЦК, голосования".

Этим было постановлено и предрешено, между прочим, постановление следующего заседания, 28 сентября. "Слушали: о разногласии в редакции "Дело народа" по поводу статьи В.М. Чернова. Постановили: статью В.М. Чернова "Уроки Демократического совещания" в "Деле народа" не печатать".

Для понимания как этого последнего, заключительного эпизода, так и всех предыдущих заявлений, протестов, голосований и переголосований с неопределенными результатами, необходимо принять во внимание то, что произошло на Демократическом совещании.

Как мы видели, Демократическое совещание официально созвано было для того, чтобы авторитетно вмешаться в решение вопроса о воссоздании Временного Революционного Правительства, частью распавшегося, частью ликвидированного Керенским во время Корниловского мятежа.

Керенский воображал, что может воссоздать его сам, без всякого постороннего вмешательства, как будто ровно ничего не произошло, приблизительно на прежних общих основаниях. Он рассчитывал, что пост фактум его действия если и не одобрят, то волей-неволей с ними примирится и социалистическая и несоциалистическая демократия. Пусть они ведут между собою партию "на выигрыш" после, по окончании войны или созыва Учредительного собрания; пока же пусть довольствуются "ничейным" концом: в умении своим вмешательством свести дело к такому концу и заключается все искусство Керенского.