Протопоп Аввакум. Жизнь за веру
Шрифт:
Царь умирал тяжело. «А цар-ет до смерти-тое за день — за другой крепко тосковал, четверг-от и пятницу-ту, да без зазору кричал сице: “О господие мои, помилуйте мя, умилитеся ко мне, дайте мне мало время, да ся покаюсь!” Предстоящии же ему вопрошают его со слезами: “Царь-государь, к кому ты сия глаголы вещаеш?” Он же рече им: “Приходят ко мне старцы соловецкие и пилами трут кости моя, и всяким оружием раздробляют составы моя. Прикажите свободить монастырь их”. И после того суботу ту уже не говорил ничего, лише тосковал, и пены изо рта пущал. Да сидя в креслах и умер. А до мучения тово, что ему было, видение видял страшно зело. Да одной царице сказал и заповедал никому не сказывать. И о том несть слуху подлинно. А по ево приказу послали было отступить велеть от Соловков-тех. Да на дороге вестник стретил, что уже и тех в животе несть. Ин и ево не стало».
Ранняя смерть царя была воспринята на Руси как Божия кара за гонения
Промыслительным образом были наказаны и святотатцы, разорившие Соловецкую обитель. Новый царь, Феодор Алексеевич, расследовав обстоятельства штурма и разграбление монастырских богатств, велел наказать Мещеринова за превышение полномочий и заточить его на тех же Соловках. Предатель же Феоктист, посланный после взятия монастыря приказным старцем в Вологду, повредился умом и ударился в блудную страсть, после чего заболел неизлечимой болезнью и сгнил заживо.
Несбывшиеся надежды
Итак, в ночь на 30 января 1676 года наступило «умертвие» царя Алексея Михайловича, так и не надевшего на своё чело византийского венца, ради которого было пролито столько крови неповинных русских людей. Весьма показательно, что официальная традиция называет днём смерти самодержца не 30-е (как в летописцах XVII века), а 29 января и связывает это событие с днём памяти святого Игнатия Богоносца, а не с воспоминанием Страшного Суда.
Умирая, царь в своём духовном завещании просил прощения у бывшего патриарха Никона: «От отца моего духовного, великого господина, святейшего Никона, иерарха и блаженного пастыря, аще и не есть на престоле своем, Богу тако изволившу, прощения прошу и разрешения» и даже высказывал желание, чтобы тому был возвращён патриарший сан. Характерно, что, узнав о смерти царя, Никон прослезился, но письменного прощения так и не дал. «Воля Господня да будет, — говорил Никон. — Если государь здесь на земле перед смертью не успел получить прощения, то мы будем судиться с ним во Второе Страшное Пришествие Господне. По заповеди Христовой я его прощаю, и Бог его простит. А на письме прощения не дам, потому что он при жизни своей не освободил нас из заключения».
Получив известие о смерти царя, Никон «во всю Четыредесятницу (Великий пост. — К.К.) пил до пьяна и, напився, монастырских всяких чинов людей мучил безвинно». Он понимал, что теперь все его амбициозные планы потерпели окончательный крах. Вскоре положение его ухудшилось. На соборе в мае 1676 года патриарх Иоаким при поддержке других архиереев поднял вопрос о недостойном поведении Никона. Ему предъявлялись следующие обвинения: 1) Никон продолжал называть себя патриархом; 2) бьёт слуг и монахов; 3) редко ходит в церковь; 4) не молится за царя и патриарха; 5) уже четыре года, как не имеет отца духовного; 6) живёт не по-монашески: во всю Четыредесятницу после смерти царя Алексея пил допьяна; 7) морил людей своими лекарствами; 8) стрелял в птицу, которая у него таскала рыбу. В результате бывшего патриарха перевели в Кириллов монастырь.
Стоит сказать о том, что судьба осуждённых Собором 1666–1667 годов была различной. Если сторонников старой веры изувечили и сослали за полярный круг, где они были заживо погребены в земляных срубах и в течение многих лет испытывали всевозможные лишения, то судьба Никона была совсем иной. Фактически его отправили в почётную ссылку. После соборного осуждения он жил в Ферапонтовом монастыре, ни в чем не испытывая недостатка — не так роскошно, как в свою бытность патриархом, но и отнюдь не по-монашески.
Сохранились бумаги приказа Тайных дел, отражающие реальную жизнь бывшего патриарха в Ферапонтовом монастыре. «На содержание Никона шло: из Кириллова монастыря сена 20 возов, дров 15 сажен; из Спасокаменного — сена 12 копен, дров 8 сажен да служка с лошадью для посылок; из Спасоприлуцкого — сена 15 копен, дров 8 сажен да повар. Из Корнильева — сена 8 копен, дров 7 сажен, один приспешник. Из Павлова — сена 8 копен, дров 7 сажен, один портной; Троицкой Устьшекснинского — сена 12 копен, дров 10 сажен, служка с лошадью; Кириллова Новоезерского — сена 10 копен, дров 10 сажен, один псаломщик; Никитского и Благовещенского — сена 5 копен, дров 5 сажен, 1 келейник. У Никона было 11 лошадей, 36 коров. Пристав Шайсупов писал, что Никон держит у себя на рыбных ловлях и по другим службам 22 человека» (Соловьёв). При этом «великий подвижник» писал царю: «Помираем с голоду, наги и босы ходим».
«182 года (1674. — К.К), ноября 18, посылка стряпчего Кузьмы
*
После смерти Алексея Михайловича и восшествия на престол его пятнадцатилетнего сына Феодора появилась робкая надежда на восстановление старой веры. Эта надежда укреплялась и некоторыми переменами, произошедшими при царском дворе. Так, первым назначением нового царствования стало выдвижение самого ревностного старовера в Думе, родного брата замученных в Боровске боярыни Морозовой и княгини Урусовой, — думного дворянина Феодора Прокопьевича Соковнина на ключевую должность главы Челобитного приказа. (Кстати, вполне возможно, что именно он и был тем «сыном духовным», который сообщил Аввакуму подробности последних дней и смерти царя Алексея.) Ведущие роли при дворе вновь заняли Милославские, сочувственно относившиеся к старой вере. Возглавляла сторонников Аввакума при дворе крёстная мать царя Феодора царевна Ирина Михайловна. Она была старшей в царской семье, в 1676 году ей исполнилось 69 лет.
Новый царь Феодор Алексеевич был очень болезненным юношей, страдал сильной цингой, с трудом мог ходить, опираясь на палку, и большую часть времени вынужден был проводить во дворце. В уже упомянутом выше сочинении «Возвещение от сына духовного ко отцу духовному» автор характеризует нового царя следующими словами: «Да после его державы дал нам Бог царя, сына ево Феодора, млада суща верстою, да, слышать отчасти, смыслом стара. Как то Бог управит живот и царство! Да ногами скорбен зело: от степеней-тех вверх пухнет, уже мало и ходит; так и носят, куды изволит. Всяко бы, аще Бог изволил, чаять, не посяхщик бы он был на веру-ту. Авось молитв ради ваших, батюшко, и побаратель по истинне будет. Да молодой человек, мало деют по ево хотению; приказ его править князь Юрью Долгорукому, да мало от него, слышать, добра. А се патриарха еще слушают. А Яким-от, знаеш ты, коих мер лаготь. И Феодору-то (Морозову. — К.К.) с сестрами — хто што: не он своим приговором учинил».
В послании также сообщалось о видениях Феодору Алексеевичу Богородицы, призывавшей царя следовать житию его благочестивого деда Михаила Феодоровича, и святых боровских мучениц. «И паки потом мало дней мимошедши, — сообщает автор «Возвещения», — той же царь Феодор видит сном тонким в ложницу его некую доброродну жену идущу и одеяние иноческое на себе носящи, и по обе страны созади ея две жены святолепны грядущи, и на плещу своею разноцветно одеяние носящи. И пришедши к нему, реша ему: “Царю младодержавный, здравствуеши ли?” Он же отвеща: “Сокрушен есмь болезнию”. Они же реша: “Чим скорбиши?” И отвеща им: “Ноги отягченны имею”. И паки реша: “Знаеши ли ны?” Он же отвеща: “Ни, како же могу знати, аще не поведите ми?” И глагола едина от них, первая: “Аз есмь Феодора, иже в мире бех Феодосия Морозова, и преже смерти за пять лет приях сей ангельский образ еще в дому моем. А другая, иже со мною, сестра моя Евдокея, третия же Мария нарицается, иже без правды отец твой муча и томя нас, живых в землю погрузи, и прежде смерти умори, и по смерти заключи телеса наша, да и сам ныне заключен до дни суднаго тако же. Ты же не ревнуй пути его, да не приидеши в место его и прежде времени не погубиши живота своего. А буде хощеши здравие получити, возми телеса наша с честию в царствующий град и повели по старопечатным книгам пение в церквах Божиих пети — и вскоре исцеление получиши. Аще же сего не сотвориши — узриши хотящая быти”. И паки реша: “Ну, мир ти, чадо”. И возвратишася, и отъидоша, им же путем приидоша».