Провалившийся в прошлое
Шрифт:
Всем был доволен Митяй, но больше всего тем, что наконец женился, пусть и на женщине с ребёнком, без сватовства и свадьбы, но зато на такой, которая заводила его в постели с полоборота даже после огненной охоты. А свадьбу он решил сыграть зимой, в её доме, а точнее, в стойбище, потому что вряд ли в каменном веке было принято жить в отдельных домах. Поэтому и работал он споро, с огоньком, и всё у него получалось чин чином, под дуб, под ясень и под толстый хвост кота Васи, и настроение у работника было прекрасное, и никакая усталость его не брала ни на минуту.
И лопат он наковал чуть ли не на целый мотопехотный взвод, и все как одна БСЛ, а к ним ещё и напилил, нафуговал ручек, и не абы каких, а ясеневых, как и на длинные, прочные копья. На рукоятки топоров он пустил клён, едва ли не самое лучшее дерево для любых рукояток, и всё дерево
Окинув хозяйским взглядом запасы банок, молодой куркуль понял, что тары не хватает, а урожай Тане с огорода ещё убирать и убирать, и в пять дней накрутил, а затем обжёг столько больших, средних и малых цилиндрических ёмкостей по лекалам, да с крышками, что некоторые так и остались незаполненными солкой и крупами. Попутно он накрутил ещё и глубоких мисок для супа побольше размером и пиалушек для чая размером поменьше.
Чуть ли не между делом Митяй скосил зерновые. Пшеница уродилась такая знатная, что пора уже было тесать и притирать из серого гранита или наждака мельничные жернова и молоть из неё муку. Ячмень тоже порадовал его налитыми колосьями, так что и пивоварню самое время начинать строить. Он собрал на редкость богатый урожай фасоли и бобов, которые ни один зверь, кроме человека и червяка, есть почему-то не желает. Наверное, потому, что боится выстрелов. Хорошо уродились горох, просо и чечевица, да и рапс, по-простому, по-народному, сурепка, из какого-то десятка семян, случайно затесавшихся в семенах капусты, выдал на-гора столько семян, что через год, засеяв им большое поле площадью гектаров в двадцать пять, можно будет давить масло и варить искусственный каучук, если он найдёт, конечно, серу. Таня, уже познавшая, каковы они на вкус, плоды земляной охоты, с которыми так сытно зимой, тоже работала без устали и, частенько, управившись со своими делами, прибегала к Митяю, чтобы помочь ему. С её загорелого лица, в обрамлении совсем выгоревших на солнце волнистых волос цвета колосьев спелой пшеницы и потому особенно красивого для Митяя, не сходила радостная улыбка, и она то и дело громко говорила:
– Ведл. Ты самый лучший ведл, Митяй.
Единственное, с чем так и не управился Митяй, так это со шкурами, но не расстроился. Главное, что он наточил до бритвенной остроты и насадил на прочные ручки целую прорву охотничьего оружия и инструмента, накатал и навострил множество четырёхгранных гвоздей со шляпками и больших скоб, и даже нагнул крючков, понаделал хозяйственных ножей и скребков, выковал, наточил и собрал по дюжине больших ножниц на каждое племя, хоть стригись, хоть кожи ими режь, а вот относительно шурум-бурума и бус так и сказал, что таким затейством мастера зимой, под вой вьюги занимаются, зато отлил и отполировал для её подруг несколько десятков бронзовых зеркал, но точно такие же он отлил и для племени даргов, с которым хотел как можно скорее завести дружеские отношения. За пять дней до своего отъезда, перед тем как начать уваривать в чугунных котлах арбузный сироп, – многие из этих громадных ягод уже не только созрели, но и набрали сахара, – Митяй устроил для Тани выставку, положив всё, что он изготовил, отдельно друг от друга.
Та, быстро окинув обе нехилые груды взглядом, спросила:– А это тебя дух какой-то другой реки попросил послать кому-то ещё в дар, Митяй? – И тут же сказала:
– Тогда ты должен взять с собой круп, фасоли и масла, чтобы тот дух не обиделся.
– Обязательно возьму, – согласился Митяй и добавил:
– Будешь разговаривать с духом, скажи ему, чтобы он передал большой матери Шашембе такие слова: Дмитрий Олегович, это моё полное имя, Таня, мало того что мужик с руками, так ещё и не с пустой головой. Он умеет врачевать болезни и исцелять раны, нанесённые зверями охотникам. Так что, ежели кого-нибудь носорог боднёт и охотник не помрёт сразу, пусть перевяжут раны и немедленно несут его ко мне. Я постараюсь помочь.
В тот же день, после обеда, Митяй принялся готовить Шишигу к новому рейсу за солью, но его обуревали смутные предчувствия, и потому он привлёк к себе на помощь Таню, запалил горн и принялся катать тонкие стальные пластины и уголки. Работали они напряженно, и вскоре Митяй принялся сваривать каркас нового цельнометаллического понтона с выемками для отклонения передних колёс, из-за чего на целых четыре дня отложил выезд. Первый рейс за солью показал, что в степи есть
Пятого сентября, вручив Тане спиннинг и велев наловить побольше лососей и, главное, заложить на лёд всю икру, Митяй загрузил в Шишигу подарки, некоторые из них, замотав в рогожу, даже пришлось сложить на боковых поплавках понтона, обнял девушку и отважно съехал в воды Марии. Вот теперь он уже точно ничего не боялся. Каждый шов понтона Митяй пропаял бронзой снаружи и изнутри, сталь пустил на понтон прочную, и проверка каменным копьём показала, что на этот раз дарги фиг её пробьют. Соледобытчик быстро доплыл до будущего Белореченска, поднял гребное колесо, запер заднюю дверцу, перебрался по краю понтона в кабину – в нём была специально сделана выемка для открытия дверей – и помчался вперёд на скорости в шестьдесят километров в час по уже проложенной один раз колее.
Шишига летела по степи, как песня, хотя и была нагружена добрыми четырьмя с половинами тоннами груза. Ну, с таким низким центром тяжести она уже не могла перевернуться. Больше всего Митяя радовало в каменном веке то, что ездить ему приходилось в основном по траве, лишь изредка выезжая на гальку, а потому резина практически не изнашивалась, и её точно хватит надолго. Остаться без машины он не боялся, так как всегда сможет перейти на волов и лошадей, но очень этого не хотел.
Наконец у Митяя появилась возможность спокойно подумать о некоторых новых откровениях Тани. Когда он узнал, что Шашемба, завязав какой-то узел, сделала её стерильной, то чуть не упал в обморок, настолько это звучало фантастично. Он жил с Таней уже несколько месяцев, к той регулярно приходили критические дни, пусть и всего на полтора-два дня, но она упрямо не залетала, и вот, наконец, выяснилось почему. Митяй, услышав о таких делах, теперь раз в десять больше хотел наладить продуктивный контакт с Шашембой, вооружить её новыми знаниями, а заодно постараться изучить все техники ведловства.
А ещё он – случайно ли? – узнал от Тани, та проболталась об этом как-то в постели, что Шашемба – молодая женщина, ей нет ещё и тридцати и, кажется, приходится ведле родной тёткой, что тоже неплохо. При живой старшей сестре и матери Шашемба должна быть очень могущественной ведлой, чтобы занять в племени должность большой матери, и потому Митяй стремился встретиться с ней как можно скорее. Он уже представлял себе, как раскрутится в каменном веке и какое классное царство построит на Северном Кавказе, собрав под своё крыло все местные народы, если сможет стать здесь главным ведлуном или ведлаком, но что уж точно – ведаром. Да, именно о ведловстве Митяй думал всё чаще и чаще, порой рисуя в своём воображении совершенно фантастические картины этого самого ведловства и наделяя его самыми настоящими магическими возможностями, делающими человека невероятно могущественным творцом и преобразователем природы.
В том, что ведл из него может получиться нехилый, его убеждало то, что Таня, пытавшаяся иногда играть с ним в самые настоящие гляделки даже в постели, когда они занимались любовью, всегда ему проигрывала, а он стал ещё чаще ощущать в себе какие-то новые, никогда раньше не свойственные ему способности и словно бы входил своим взглядом в сознание не только Тани, но и животных. Правда, при этом он просто стоял как баран перед новыми воротами, хлопал глазами и не знал, что ему делать дальше, но одно было ясно: Митяй научился мысленно видеть эти самые ворота, и один только его пристальный взгляд заставлял здоровенного хряка весом чуть ли не в полтонны замирать перед ним неподвижно и дышать так тихо, что его было и не слышно. Это радовало Митяя, значит, у него действительно есть способности к ведловству, и он не отрезанный ломоть в этом прекрасном, девственном, хотя и крайне суровом, бескомпромиссном мире.