Провинциалка. Книга первая
Шрифт:
Словно и не было того железного самообладания, с помощью которого держится вот уже до хрена лет.
Как увидел её впервые, словно в прорубь ледяную окунули. А потом год за годом всё больше погружался в эту бездну.
В глаза её посмотрит и собственное имя забывает.
– Нет. Не нужно. Так только разозлишь… – убрала его руки, за что был благодарен – сам не смог бы оторваться.
– Зачем ты себя гробишь, Кать? Неужели кроме бухла больше заняться нечем? Да у тебя всё есть! Живи и радуйся!
Нервно закурил, комкая пустую пачку из-под сигарет.
– Что у меня есть, Кость? Я шлюха бывшая. У меня ничего нет. Даже трусы, что на мне – принадлежат Северу. И я ему принадлежу. Вот и всё. Ему удобно приходить домой и трахать меня, потом выталкивать из своей кровати, как ненужную тряпку. А я детей хочу, Костенька, – отвернулась к окну. – Семью любящую. Чтобы любили меня хочу. Чтобы не напоминали каждый день о том, кем я была. Я и в школу эту пошла, чтобы его внимание на себя обратить. Думала, хоть разозлю его… А ему плевать. На всё и всех. Понимаешь?
Он понимал.
До зубовного скрежета хотел заблокировать двери и не выпустить её. Послать на хер Севера и сделать её своей.
До дрожи в руках бесился от того, что её трахает другой. Имеет возможность прикасаться к ней и просыпаться по утрам.
– А что Матвей? Не хочет детей? – слова застревали в горле и он с трудом их выдавливал из себя.
– Ему никто не нужен. Он не умеет давать. Лишь брать предпочитает, – Катя горько усмехнулась и открыла дверь. – Пока, Костик…
– Кать! – за руку её схватил и дёрнул на себя.
Девушка аккуратно оттолкнула его и покачала головой.
– Нельзя, Костик. Нам нельзя. Он убьёт меня.
Она ушла, а он ещё долго сидел, сложив руки на колени и не решаясь уехать.
И так случается каждый раз, когда видит её.
Как чумной потом ещё неделю будет ходить и думать о том, чего быть не может.
А потом забудется в объятиях какой-нибудь девки и, представляя на месте шлюхи Катерину, будет долго истязать её тело…
Как же она ненавидела его…
Сколько раз ей снилось, как острый нож по рукоять вонзается в грудь Матвея и забирает его проклятую жизнь.
Да, она была благодарна ему за спасение жизни. Но тем не менее… Север давно уже превратился из спасителя, в которого поначалу даже была немного влюблена, в чёрствого тирана, что как та собака на сене, не отпускал и сам не мог дать ей того, чего хотела.
И это отнюдь не брендовые шмотки с побрякушками.
Она видела в глазах Кости то, в чём так отчаянно нуждалась. Видела и умирала изнутри от осознания того, что будущее, предназначенное ей, достанется другой. А она вечно будет трепыхаться в сетях Северова и мечтать поскорее сдохнуть.
Долго стояла у окна, наблюдая за машиной Ворона. А когда он уехал, опустилась
Надежда на будущее умирала в страшной агонии, как и её душа. Год за годом. День за днём.
Что вообще хорошего было в её жизни? Ничего.
Родной отец и брат принуждали с юных лет заниматься проституцией. Сестра была настолько занята своей жизнью, что даже не обратила на это внимание.
Пользовались ею, пока однажды она не решила сбежать. И надо же было ей украсть деньги у Севера.
Отец её спрятал, для всех остальных она умерла – ещё один подарочек от папочки…
Только от Северова не сбежать и не скрыться. Не запутать следы.
Он найдёт даже под землёй, если понадобится.
И нашёл.
Нет, он не пытал её, не мучил, не калечил, как показывают в кино.
Он просто присвоил её, как вещь, коей она и остаётся по сей день.
Правда, подарок всё же ей преподнёс… Он поджёг дом отца, в котором был сам «дорогой папочка», его алчная молодая жёнушка и сынок-сутенёр.
И нет, Катя не убивалась по ним. Более того, она сама попросила Севера об этом.
Сестра на тот момент уже давно покинула проклятую семейку, а ублюдки, что искалечили ей жизнь подохли в огне. Её страшную болезнь, «заработанную» в процессе обогащения сволочной семейки, вылечили.
Казалось бы, можно ведь начать новую жизнь…
Только она так же варится во всё том же дерьме, что и тогда.
Она всё та же вещь, которой пользуются и вытирают ноги. Её желания остаются лишь мечтами, а страх стал пожизненным спутником.
Она боится любить.
Боится сбежать.
Боится однажды ощутить холод металла у своего виска и умереть, так и не начав жить.
Никчёмная шлюха.
Захожу в дом и наблюдаю странную картину – Катя сидит на полу и рыдает в три ручья.
Это что же должно было произойти, чтобы эта стерва заревела?
Или очередной спектакль в мою честь?
– Перебухала, красотка? – на счет «красотки» я, конечно, погорячился.
Вся в соплях и растёкшейся «штукатурке» взирает на меня с презрением, как будто это я за бабки трахался, а не она.
– Отпусти меня. Не хочу тебя больше! Даже видеть не могу! Отпусти, Матвеюшка, а?
Всё ясно.
Началась старая песенка о главном, мать её.
– Иди проспись, заебала уже своими капризами.
Разворачиваюсь и иду к бару.
Охренеть как устал.
То малолетка права качала, то Влада, придурка, по всему городу искал, то теперь эта сучка со своей блядской свободой.
Такое ощущение, что в дурдоме прописался. Вокруг происходит нездоровая канитель и я в толк никак не возьму, где так «просвистел», что меня лохом объявили.