Провинциальная история
Шрифт:
И оборонит.
Защитит.
Может… может, случится чудо и не оборвется последняя нить рода?
– Значит, остается ждать? – уточнил тот безымянный маг, в окно поглядывая. За окном была темень кромешная. Но и она казалась живою.
– Ждать, – согласился Тадеуш. Знал бы кто, до чего тяжело ему давалось это вот ожидание. Но… лес не обидит дитя.
Лес…
Шумел вдали, и в шелесте его листвы слышалась песня, та самая, слова которой Тадеуш некогда знал, но потом позабыл.
Бывает.
Глава 12
…какая бы баба ни была, молодая или старая, красивая или страшная, умная аль глупая, знай, – всё одно по сути своей любая баба – ведьма.
Откровение, постигшее Апанаса Гапончика, несчастливо женившегося в четвертый раз, по возвращении домой после трехдневного отдыха.
Спала Стася плохо. Впрочем, не удивительно. Она так и не сумела привыкнуть ни к размерам этого дома, который был слишком велик, пуст и потому страшен, ни к спальне, любезно предоставленной Евдокимом Афанасьевичем, ни…
В общем, ни к чему.
Она ворочалась в огромной кровати, на которой помимо Стаси уместились бы все котики, да еще бы и место осталась. Прислушивалась к шорохам, вздохам и скрежету, ко всем звукам, которыми наполняются даже скромные городские квартиры, что уж говорить об особняках. Изнывала от духоты под пуховым одеялом, ворочалась, пытаясь не провалиться в пуховую перину, разглядывала черный балдахин и пыталась уговорить себя, что все это, начиная с балдахина и кровати и заканчивая миром, существует.
Что она, Стася, не сошла с ума от одиночества.
С людьми ведь случается.
Но она не сошла с ума, а… сгорела. Наверное. Там. Вместе с бабушкиным домой и… мама обрадуется, получив в наследство не только участок, но и Стасину квартиру. Или не обрадуется? Или, может, она все-таки Стасю любила? Хотя бы немного?
Стася вздохнула.
И села в кровати.
Потерла глаза и ничуть не удивилась, когда темнота блеснула зеленью.
– И как ты умудряешься пробираться сквозь запертые двери? – поинтересовалась больше потому, что молчание стало невыносимым, нежели и вправду надеясь получить ответ.
Бес с легкостью запрыгнул на кровать, но укладываться не стал, заворчал, как показалось, укоризненно.
– Жалуюсь, да? – Стася дотянулась до кота и почесала его за ухом. – Я жива. Ты жив. И котята. И… что мы здесь оказались, это ведь везение, да? Иначе сгорели бы… точно сгорели бы.
Она поежилась, вспоминая ту ночь, которую, признаться, вспоминать совсем не хотелось.
Кот заурчал и попятился.
– И дом хороший. И хозяин. И мир этот… могло бы быть хуже, да, я понимаю, просто… я здесь чужая.
– Мрру-м, – сказал Бес и рванул простынь когтистой лапой, а потом спрыгнул на пол и повернулся к Стасе задом.
–
Как тогда, ее затопила паника, напрочь лишив возможности думать. Бес вздохнул. И Стася вдруг успокоилась.
– Только мне, да?
Здесь ей как-то… понималось, что ли? И она осознала, что идти действительно надо и, желательно, побыстрее, потому что… почему, Стася так и не поняла, но с кровати слезла, натянула старые джинсы, за которые держалась с каким-то самой не понятным упрямством, и сказала:
– Веди уже.
Волосы она пригладила.
Мало ли…
…в ту ночь Стася проснулась от боли. Болел палец и резко, сильно. И только проснувшись, она поняла, что болит он, потому как прокушен. И даже возмутилась, а потом закашлялась. Комната была полна дыма, и в дыму этом ярко сияли зеленые глаза Беса.
И Стася опять же как-то вдруг поняла, что произошло.
Испугалась.
Закричала.
И… она отлично помнила, что жар, что хруст, который доносился откуда-то снаружи, и казалось, будто огромный страшный зверь грызет ее маленький домик. И что ей, Стасе, тоже не укрыться, что вот-вот не выдержат стены.
Крыша.
Она заплакала от страха и бессилия и получила удар когтистой лапой.
Боль отрезвила.
– Надо выбираться… – Стася сказала и захлебнулась кашлем.
А потом встала.
Оделась вот зачем-то.
Кружилась голова. И все вокруг, весь мир плыл, качался, грозя вовсе исчезнуть, опрокинув Стасю в беспамятство. А это означало верную смерть.
Она же хотела жить.
Орали котята.
И кошка выбралась из-под кровати, вытащив оттуда же лысую Фиалку, что повисла в кошкиных зубах вялою тряпочкой. И вид их, собравшихся здесь, у ног Стаси, будто ждавших, что она поможет и спасет, парализовывал.
Она попыталась добраться до окна, но заблудилась. В своей комнатушке, в которое едва-едва развернуться можно, заблудилась. И вместо окна уперлась в стену, а эта стена оказалась горячей. Сверху затрещала крыша.
Завыли коты.
И Стася поняла, что сейчас умрет. Она как-то странно, будто со стороны, видела и дом, объятый пламенем, и Кольку, который приплясывал за забором, хохоча, словно безумный, а может, и вправду безумный. Видела встревоженную соседку.
Пожарную часть, до которой ей не дотянуться.
Деревню всю.
И себя, которой осталось всего ничего, если она, Стася, не сумеет… что? Она закрыла глаза, не желая смотреть, как проваливается старая крыша. И одновременно желая оказаться где-нибудь далеко.
Так далеко, насколько это возможно.
В безопасном месте.
И вот желание исполнилось, а она… она вовсе не ведьма. Просто в тот момент, когда под руками ее из стены проступила дверь, Стася не смогла удивиться. Ей и сил-то хватило лишь на то, чтобы дверь открыть и сказать: