Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор
Шрифт:
Они втроем (два учредителя и он) слетали в Москву, встретились с министром. Его позицию – развенчивать марксизм-ленинизм, заведший страну в тупик, мобилизовывать население на решение назревших перемен – Красавин разделял полностью. Гаврилов тоже оказался человеком неравнодушным к политике, азартно подключался к оценке ситуации в стране, а Жовнер своевременно, в паузы, вносил прагматичные предложения – и у них получился долгий живой разговор с неторопливым чаепитием в министерском кабинете.
После подписания учредительных документов
Не удержался, спросил, вспомнив о своем возможном вхождении во власть, по желанию тот стал министром или нет.
– Призвали, – вздохнул тот. – Борису Николаевичу должен же кто-то помогать страну вытащить из этой ямы. – Выдержал паузу, задумчиво глядя перед собой и чем-то напоминая Кучерлаева, потом продолжил: – Нам с вами, Виктор, выпало сложное, но интересное время. Происходят исторические перемены, можно сказать, эпохальные, важные для всего человечества, и мы их реализуем. А пресса сейчас – самая главная власть, на самом острие этих перемен.
Газету делать мне лично интереснее и проще, чем сидеть в этом кабинете. Но важнее заложить основу для развития свободной независимой прессы. Твоя задача – доносить народу правду, моя – сделать так, чтобы таких, как ты, редакторов и демократических газет было как можно больше.
В конце разговора Михаил Никифорович пообещал всестороннюю поддержку и просил звонить без всякого стеснения в любое время дня и ночи.
Из министерства они с Гавриловым поехали к демократам, тот пожелал познакомиться с Травкиным и немедленно вступить в партию. Жовнер сказал, что вступать он пока никуда не собирается и у него есть свои дела.
За время, которое Красавин его не видел, он явно изменился.
Внешне стал более спокойным, сдержанным, предпочитая больше слушать, чем говорить. И совсем перестал интересоваться политикой, хотя все еще исправно платил партийные взносы в КПСС, и они с Гавриловым с трудом убедили его перестать поддерживать отмирающий класс эксплуататоров трудового народа и интеллигенции, к тому же разваливших большую страну.
– Ты ведь коммунистом себя не считаешь, – напирал Гаврилов накануне вечером после экскурсии в недавно открывшийся на Пушкинской «Макдональдс», где, отстояв длинную очередь, они попробовали капиталистические, довольно приятные на вкус, горячие бутерброды, а затем, прикупив в Елисеевском колбасы и бутылку виски, продолжили ужин в гостинице. – А может, даже никогда им и не был.
– Не был, я знаю точно, – подтверждал Красавин. – И не собирался. Он в партию попал под давлением обстоятельств и Сенцова.
Надо было для карьеры… И принимать его тогда в стройные ряды авангарда рабочего
– И, уже явно опьяневший, придвинулся к Гаврилову. – Вот у тебя, Толя, сколько жен?.. Я имею в виду, любовница есть?..
Гаврилов помедлил, потом признался:
– Жена одна… Любовница тоже имеется… А у тебя?
– У меня были любовницы… Жена – вторая… А у него – одна-единственная… Красавица, правда, но одна, представляешь… И любовницы нет…
– А мы с моей разошлись… Интересы разные… – Гаврилов поднял стакан, не ожидая, выпил. Поморщился. – Надо было водки взять… Она привычнее.
– Так ты что, свободный человек? – уточнил Красавин.
– Официально еще не разведен. Пусть детей воспитывает… Я им денег даю …
– А он – однолюб, – вернулся Красавин к Жовнеру, молча слушавшему полупьяный разговор. – Вот и взносы платит, не понимает, что тем самым продлевает агонию коммунистов… И сдерживает наступление нового…
– Ладно, убедили, больше платить не буду, – сказал разомлевший от выпитого и начинавший уже дремать Жовнер.
– А партбилет сожги, – сказал Гаврилов. – Или утопи в клозете, как я сделал…
– Нет, мужики, этому действу надо придать политический характер, – загорелся Красавин. – Пойдем завтра на Старую площадь и прямо в ЦК, на стол…
– А он у меня дома остался… – сказал Жовнер.
– Да? – огорчился тот и уставился на Жовнера.
Он уже представлял, как привлечет к этой акции демократов: получится очень даже неплохой акт протеста.
Жовнер утвердительно кивнул.
– Тогда не пойдем, – рассудил Гаврилов. – Тогда пойдем завтра к министру подписывать документы…
Разговор хоть и был пьяный, но наутро по дороге в министерство Красавин напомнил Сашке об обещании сдать партбилет, уже трезво добавив, что коммунист учредителем демократической газеты никак быть не может…
– Я же сказал, вернусь и отнесу, – пообещал тот с нескрываемой обидой…
…В штабе демократов Травкина не оказалось, но Гаврилов быстро познакомился со всеми, кто был, тут же написал заявление о вступлении и пригласил всех однопартийцев в ресторан обмыть это событие. Но суетящимся активистам-демократам было не до этого, они с очевидным сожалением отказались от приглашения. Позвонил помощник Травкина, стало известно, что тот на встрече в Подмосковье и раньше вечера не вернется, и они пообедали в ресторане вдвоем.
Гаврилов выпил водочки, Красавин лишь пригубил за компанию, вернулся к вечернему разговору, мудро заметив, что благополучие в личной жизни – залог хорошей работы.
– Главное, чтобы интересы совпадали. В молодости больше на лицо, фигуру смотришь, а с возрастом понимаешь: с лица воду не пить… Мы с моей первой женой совсем разные люди… Поддались страсти юности, а потом мучились сколько… – Он задумался, подсчитывая. И сам удивился: – Десять лет почти!..
– А дети есть ?
– Дочь. И сын родился…