Проводница
Шрифт:
Ольга была тогда еще совсем маленькой, самая нижняя ступенька была выше ее головы. Или просто поезд стоял высоко на насыпи?
— Он едет в Ростов, Олечка. И ты поедешь со мной. Хочешь?
— Я буду работать проводницей? — еще плохо выговаривая «р», поинтересовалась Оля.
— Да, как большая, будешь маме помогать.
Прямо перед Олиными глазами были большие железные колеса с желобками на ободах. Колеса пахли резко, какой-то смазкой, а рядом со ступеньками растеклась небольшая лужица мазута.
Ксения подняла Олю, перенесла через лужицу и подсадила в тамбур. Оля споткнулась и тут же испачкала
— Ничего, когда работаешь, не бойся испачкаться.
Тот вагон был плацкартным, с жесткими коричневыми скамьями и обшарпанными стенами. И в нем был совершенно особый, ни с чем не сравнимый запах… Ольга тогда не знала, чем это так пахнет и назвала его по-своему: запах дороги.
Отныне для нее так пахла дорога. И, выходя за калитку двора, попадая на рельсы, она втягивала ноздрями воздух… и ей хотелось немедленно поехать куда-нибудь подальше, на край света…
А тогда ее детское воображение поразили блестящие металлические поручни, упирающиеся в самый потолок. Она хваталась за них руками и каталась по коридору от поручня к поручню…
Вагон был пуст и весь, безраздельно, принадлежал ей одной. Никто ее не трогал. Мама мыла полы ее напарница тетя Лена принесла тяжелые мешки с бельем. Нижние полки были подняты, а под ними раскрывали страшные пасти огромные ящики, совсем как сказочные сундуки, в которых гномы держат свои сокровища…
Ксения помогла ей забраться на верхнюю полку, и Оля улеглась животом на твердую поверхность, высунув голову в раскрытое до половины окно.
— До свидания! — громко кричала она, хотя их поезд стоял на месте, в депо на запасных путях. — До свидания! Мы уезжаем далеко-далеко! За синее море, за синие горы!
Она махала рукой и подставляла лицо теплому ветру…
А потом, вымыв вагон до блеска и пересчитав комплекты белья, они сели поужинать перед дорогой. И никогда раньше Оле не казались такими вкусными разложенные на застеленном газетой вагонном столике помидоры, и лук, и соленые огурцы, и яйца, и сало. Она отламывала хлеб прямо от батона, стучала яичком по столу, макала его в насыпанную горкой соль и ела с таким аппетитом, как никогда до этого не ела дома. Потому что знала: это еда дороги, а не просто какой-то ужин.
Ксения постелила ей на нижней полке служебки, и Оля моментально заснула, прижавшись щекой к влажной, сероватой наволочке. Когда поезд подали на посадку, она уже спала. А с утра обнаружила, что весь вагон, который вчера принадлежал ей одной, заполнен людьми. Они ели, спали и вели себя как хозяева, а главное, не обращали на Олю никакого внимания…
Она прошлась по вагону из конца в конец, подбежала к стоявшей в тамбуре Ксении, уткнулась носом в жесткую форменную юбку и разревелась.
— Пойдем со мной, — сказала Ксения и взяла ее за руку. — Я буду носить чай, а ты раздавать сахар и ложечки. Это очень важно, нам с тобой надо хорошо принять наших гостей.
— А они пришли к нам в гости? — подняла заплаканные глаза Оля. — Они не останутся навсегда?
— Конечно нет, они проедут немного и выйдут.
— И они будут у нас спать?
— Да. Еще одну ночь, а завтра утром мы их проводим.
— Хорошо, — успокоилась Оля.
Значит, эти люди поселились здесь не
За окном мелькали незнакомые пейзажи. Большие реки, которые они переезжали по грохочущим железным мостам, сосновые леса, маленькие полустанки… Они проезжали огромные города с красивыми вокзалами-дворцами, бескрайние поля зреющей пшеницы и плантации подсолнухов, сияющих миллионами маленьких солнц. И вся огромная страна разворачивалась перед маленькой Ольгой, словно скатанная в рулон карта.
Она смотрела на все с жадным любопытством — и понимала, что уже неизлечимо больна. Больна перестуком колес, убегающими вдаль рельсами, больна дорогой…
Пассажирский поезд остановился на перегоне, прямо посреди заснеженного зимнего леса. Вечерело, кроваво-красный свет закатного солнца пробивался сквозь кроны разлапистых елей.
Ксения поежилась, запахнула старую телогрейку которую всегда брала с собой в поездку, подняла обледеневшую площадку тамбура и выглянула наружу Поезд извивался на насыпи длинной зеленой лентой. Проводница первого вагона Маняша махнула желтым флажком, и это послужило сигналом всем остальным.
Оскальзываясь на обледеневшем насте, проваливаясь в глубокий снег, от всех вагонов отделились фигурки и устремились в лес.
Ксения повязалась крест-накрест пуховым платком и надела толстые рукавицы. Маленький топорик она несла в руке, приглядываясь к молодым деревцам в посадке.
Могучие ели ее не интересовали. Она присмотрела небольшую пушистую елочку ростом чуть выше Антошки и взмахнула топором.
Рубить ей было привычно, после нескольких сильных ударов неокрепший комель переломился и елочка с шорохом рухнула на снег, раскинув мохнатые лапы.
Ксения достала из-за пазухи веревку, обмотала ветки, прижимая их к стволу, и тут только заметила — у елочки были уже небольшие аккуратные шишки, ровненькие, как на подбор, светло-коричневые, клейкие… Вот хорошо, Антошка обрадуется. Что за Новый год без елки? У них-то в город привозят такой ободранный товар, что язык не поворачивается назвать это праздничной елкой, а рука не поднимается украшать такое убожество игрушками…
То ли дело настоящие лесные красавицы, прямо с плантации, свеженькие, как на заказ… Лесники знали, что все поезда перед Новым годом останавливаются на полчасика в лесном массиве и рубят деревца по своему усмотрению. Знали, но никого поймать за руку не пытались. Это было уже чем-то вроде традиции. На протяжении многих лет так делали одни, потом другие, потом на дорогу приходило новое поколение и тоже готовило к предновогоднему рейсу веревки и топоры.
Ксения ухватила елочку за комель и поволокла за собой по снегу. Она и Ольге маленькой обязательно привозила каждый год такую же елочку… Только потом дочь выросла и норовила в праздничную ночь смыться из дома, чтоб не сидеть с матерью. Тогда и Ксения перестала делать порубки. А как Корешок стал подрастать, так опять почетная обязанность елочного добытчика перешла к ней. Ольга ведь в своем купейном не провезет елку. Поезд фирменный, начальство ходит, засекут — неприятностей не оберешься.