Проводник в бездну
Шрифт:
Митька обидчиво шмыгнул носом. Ему тайну открываешь, а он ещё и не верит. Тоже друг!
— А кто тебе говорил… о знамени?
— Ольга Васильевна.
— Не врёшь?..
— С тобой говорить… — опять шмыгнул носом Митька и объяснил: — Она брату рассказала, Сашку… Меня мать послала в хлев, чтобы я телёнку сена скинул с чердака… Полез я. Вдруг слышу — в хлев кто-то вошёл. А это Сашко с Ольгой. Я быстренько влез назад, чтобы не испугать их. И Ольга рассказала…
В Гришиной голове мелькнула неясная
— А где яма была, знаешь?
Митька переступал с ноги на ногу. Молчал. «Не знает или не хочет говорить? Ведь я ему всё рассказал — про Швыдака, поездку в лес, про Яремченко, Ольгу Васильевну… А он видишь…»
— Военная тайна? — и так дёрнул Гриша Митьку за рукав пиджака, что тот даже покачнулся.
— Да ну тебя! Знаю.
— Так чего же юлишь?
— За липами-сёстрами. В Дубовой роще. И не кричи! А то ещё Налыгачи подслушают…
— За липами-сёстрами?!
— Т-с-с…
И Грише сразу вспомнился осенний день, когда они с Митькой в лес за грибами ходили.
Гриша склонился к Митьке, задышал ему прямо в ухо:
— А где мы с тобой встретили Приймака? Где он кувырком полетел? Ещё он меня чуть с ног не сбил! Вспомни! Ну?
Митька от неожиданности даже рот открыл.
— Точно, за липами… Так…
— Вот тебе и так… Айда к Ольге Васильевне!
Пробирались мальчишки по селу осторожно, старались проскочить никем не замеченными, чтобы никто не выследил, куда они спешат.
Вот и её хата. Тихонько постучали в окно. Ольга Васильевна вышла в накинутом на плечи пуховом платке. От неё веяло домашним теплом, уютом.
— Это вы, хлопцы?
«Хлопцы»… Раньше пионервожатая не называла их так. Детьми называла. А теперь — хлопцы…
Ольга Васильевна зябко повела плечами.
— Что случилось?.. Заходите в хату, хлопцы…
Мыколай принёс домой весть, от которой у матери начала дёргаться щека.
— Окруженцы ищут знамя… — хмуро произнёс Мыколай. — Вот такие пироги. Кирилл Лантух просил передать. А ещё сказал: будут увеличивать немцы таранивский куст полицейский. Может, определить и Мыкифора в полицию?
Мыколай стоял в нарочито картинной позе — выставил ногу с начищенным сапогом вперёд, руки засунул в глубокие карманы брюк. Ждал, какое впечатление произведёт на отца такая весть.
— Что вы скажете на это, пан староста?
— Насчёт того, что у того придурка Кирилла полицаев будет больше? — прищурил глаз отец.
— Я о знамени… Так что вы скажете, пан староста?
— Фигу с маком этим окруженцам! О! А ты не выкобеливайся перед батьком, раз хватил лишнего! У кого это такой крепкий самогон?
— Зря вы, тату.
— Что зря? Скажешь, не опрокинул?
— Нет, выпить я выпил. Разве же в такое проклятое время не выпьешь? Тут выть начнёшь, если не зальёшь… Я говорю — со
Приймак быстро повернулся к сыну, прожёг глазом:
— Боишься, иродова душа?!
— Боюсь, — зачем-то коснулся шеи длинными, как у отца, узловатыми пальцами Мыколай. — У меня одна голова. А Кирилл говорил: несдобровать тому, кто… Это те, лесовики, передавали будто бы…
— Пугают, — перебил Поликарп. — Под-думаешь. Антон бороду отпустил. Испугались мы его бороды..-
Не на таких наскочили, товаришочки… Хе-хе. Чтоб Крым, Рим и медные трубы пройти да попасть чертям в зубы…
Приймак помолчал, прищурил глаз, потом вдруг кивнул на Мыкифора:
— Ты гляди мне — не распоганивай брата своего!
Мыколай прыснул:
— Это вы про Мыкифора? Кто кого только распоганит…
— Ну, хватит! — стукнул ладонью по столу старый. — Пошли перепрячем добро. Чего ты так вытаращился на меня, Мыколай? Говорю — надёжней надо перепрятать! Всё! Завтра пойдёшь в Чернобаевку, расскажешь: шастают по лесам всякие недобитки, новой законной власти угрожают… Может, облаву того… Выловят тех, с кубиками… Ну всё, пошли! Мы быстренько: раз-раз — и ваших нет. Айда!
Но всё же пришлось повозиться долго, ведь немало добра всякого натаскали Налыгачи. Часть спрятали в огороде, в старой яме из-под картошки, кое-что рассовали по углам в сенях, в сараях, в погребе. Лишь в полночь они сошлись в хате. Поликарп внёс алое знамя, кинул на лавку. Федора взяла полотнище, примерила к своему короткому торсу.
— Сроду в шелках не ходила, а под старость… Хорошая кофта будет.
— Ты что, белены объелась! — выругался старый. — Да нам за знамя советского полка освободители… Правда, Мыколай? Озо-ло-тят! Знаешь, как у них знамя ценится!
Мыколай хмурился, тяжело поворачивая голову на бычьей шее, крутил цигарку.
— Правда-то оно правда…
Поликарп презрительно махнул рукой:
— Бородатых испугался?.. Да они побоятся нос высунуть из леса! Минуло их царство!
Мыколай затянулся дымом, повёл белками покрасневших от самогона глаз.
— Это вы, тату, зря такое говорите. Не очень они и боятся. Вон оберу врезали, а в Лемешивце на комендатуру напали. Разве не знаете?
— Не будь, Мыколай, тем, кто имеет куцый хвост.
— Если вы, тату, такой отважный да смелый, то чего трётесь-мнётесь? Надо было уже давно отнести. Свирид Вакумович подсказал бы, к кому лучше со знаменем подкатиться, чтобы больше за него выторговать.
Поликарп деланно вздохнул:
— Туды к чёртовой матеря! «Свирид подсказал бы». Дурной ты, Мыколай, как семь пудов дыма. Здоровьем тебя бог не обидел. Вон шея, хоть ободы гни. Да кулачищем можешь быка убить. А вот ума не дал всевышний.
— Ум — он по наследству передаётся, тату.