Провокация седьмого уровня

Шалдин Валерий

— Серьёзно? — Рудик сомневался, что Паша прислушивается к голосу разума. Скорее он проявляет тотальную толерантность к мукам совести, если у него ещё осталось чуточку совести.

— Да, истинный крест! — Взгляд Ковальского говорил о его совершенно незамутнённой честности — взгляд Паши вопрошал: «Да чем он, мой маленький демон, смог тебя так расстроить? Было бы, о чём говорить».

Рудику хотелось задать Ковальскому много вопросов, содержащих глубокий философский смысл, вроде «какого рожна ты творишь?», «кто виноват, если не ты?» и «что делать со злыми силами тьмы, которые нас всех так злобно гнетут?», но с утра и так на всех выживших навалилось куча скорбных дел. Разбираться с Пашей Рудик отложил на потом: сначала, надо было заняться мёртвыми, ранеными, да живыми. Мёртвых следовало захоронить, раненых обиходить, а живых привести в норму, а то некоторые живые, как, например, хозяин гостиницы Акоп, что-то стали вести себя несколько неадекватно. Может

зараза из Апшеронского полигона проникает в людей, вот они и превращаются в монстров? И что теперь делать? Что, что: слушать мамку, кашку есть, не забыть про холодец, скоро будет всем…….

В это время двадцать девятая, из замаскированной позиции, наблюдала над текущими событиями в гостиничном комплексе. Она не строила хитроумных планов, и не прогнозировала свои действия с учётом наглой энтропией окружающей реальности, она просто наблюдала. Её морда выражала искреннюю заинтересованность, любопытство и желание понять, что там вытворяют с утра эти глупые людишки, принадлежащие к стаду Высшего существа. Вот они рано утром вышли из своего хлева и стали копошиться на месте ночного сражения. Их, прежде всего, интересовали трупы своих соплеменников. И это правильно. Логика говорила, что трупы надо срочно собрать и съесть. Зачем добру пропадать? Главная задача любого существа — жрать! Но людишки, к недоумению двадцать девятой, не бросились сразу жрать трупы, а сложили останки своих соплеменников в рядок, а потом стали копаться в земле. Они что, яму роют? Делать им больше нечего или они все разом заболели? Дальше пошли совсем удивительные вещи. Людишки стали стаскивать к вырытой яме останки погибших соплеменников. Это, что получается — они жрать трупы не будут? Или будут, но когда те немного полежат в земле. Типа им вкуснее жрать мясо «с душком». Странненько и чудненько. От такой нелогичности двадцать девятая получила лёгкий мировоззренческий поджопник. Затем монстра начало ещё больше повергать в изумление и даже плющить от наблюдений над действиями людей. Логика в их стаде даже не ночевала. Вот как понять, что люди сначала закопали мёртвые тела в землю, а затем, самый упитанный из них, начал на огне жечь мясо? Дым от горевшего мяса долетал даже до места укрытия двадцать девятой, щекоча ей ноздри. Это что за ритуал у них такой странный?

Может, для монстров приготовление шашлыков из остатков мяса и странный ритуал, но для Акопа это дело было привычным. Он свой бизнес начинал именно с шашлыков на берегу моря, а теперь дорос до почтенного отельера. Руки хозяина гостиницы привычно производили действия, а вот в голове роились именно странные мысли. Для Акопа приготовление шашлыка рутинное дело, вот только последние события несколько переутомили его нервную систему. Вся неделя прошла на нервах, а ночная бойня и последующие похоронные мероприятия нанесли психике Акопа существенный ущерб, да такой, что на него стали подозрительно коситься окружающие. Вот же люди, чего они косятся? У него везде плохо: внутри болит всё, что может болеть: сердце болит от сжимающей тоски, желчь застоялась, суставы ломит, кровь совсем плохая и жидкая, моча ещё хуже, хуже не бывает, да ещё какая-то тонкая паутина всё время липнет к лицу. Плюс душа болит за себя и за свою семью. И за любовницу душа болит: как она там одна в городе у моря? Вообще-то с молодой любовницей в последнюю встречу конфуз вышел: не те уже кувырки смог изобразить Акоп в пределах кровати, совсем не те, что раньше.

Первым на неадекватное поведение хозяина гостиницы обратил внимание Паша Ковальский. Он всяких психов повидал в неких учреждениях, где, бывало, и сам чалился. А здесь налицо особенный блеск в глазах и маниакальная триада — «прыгающее» настроение, сумбурное мышление и специфическая моторика. Старина Фрейд, потирая руки, быстро бы растолковал, что у пациента прохудилась крыша. Шашлыки горе-повар безбожно спалил, а затем куда-то исчез с глаз окружающих. Акоп тихонечко, бочком — бочком, направился в подвал гостиницы. Не говорить же туристам, что голос в голове так и сказал:

— Ты, сукин сын, зачем упираешься? Иди в подвал, возьми с полки бутылку коньяка и вмаж её, и будет тебе счастье, хочешь ты этого или нет!

С голосом Акоп решил не спорить. Лучше уж этот голос, чем те звуки, которые издают туристы и домочадцы. Голос в голове чёткий и понятный, а окружающие вдруг стали изъясняться звериными голосами, рычат, мяукают, вот за каким нефритовым жезлом они это делают. К Акопу пришло ясное понимание, что никакие это не туристы поселились у него, а самая настоящая шайка сутенёров, погрязшая в кровосмесительных связях, диких оргиях и повальных возлияниях. А приехали они сюда не просто так, а чтобы склонить доверчивых Наринэ и Аревик к порносъёмкам. Кастинг хотят здесь устроить. Вот, значит, как! Акоп, понимаешь, всю жизнь вкалывал в поте лица, добывал копеечку, платил исправно налоги и давал взятки, и про откаты не забывал, а Наринэ вот, что удумала…в одной голове такое не укладывается, да.

На Акопа от таких откровений накатила обида на всю Вселенную до слёз и соплей. Что-то

было не так вообще. А, ладно, хусым. Всё равно этому миру пепелац пришёл. Вот бутылка старого дорогого коньяка отвлечёт немного от обиды, а потом Акоп всем покажет, кто здесь главный, а кто какашка. Пробка на бутылке не стала преградой для пожара душевной страсти, и, вскоре, Акоп лихо выдул содержимое бутылки. И здесь его провели, как лоха: якобы дорогой коньяк, как оказалось, был совершенно безвкусным и без градусов — чуть послащённая водичка. Пришлось выпить и вторую бутылку, якобы отменного коньяка. Тьфу ты — такая же безвкусная дрянь. Однако, хоть он и выпил голимую дрянь, организму захорошело. В голове стало кристально чисто, даже голос заткнулся, пробормотав что-то невразумительное. Вот теперь порядок! Оказывается, его метод рулит. Хороший ход. Теперь Акоп готов сделать этот грёбаный мир чище, лучше и справедливей. Но, как его сделаешь лучше, если сам Акоп изменился под воздействием непонятной, но жуткой силы: он стал некромантом — ой, держите меня семеро. Люди, за что мне такое счастье? Я же не хочу быть некромантом, но вдруг осознал им себя. А что должны делать некроманты? Да, бес их знает. Вроде должны мёртвых оживлять, живых на кусочки рубить. Б-е-е. Как противно-то быть некромантом. С другой стороны: с волками жить — по волчьи выть. Или, перефразируя народную киргизскую мудрость: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай». Это я к чему? А к тому, что надо срочно поговорить с Наринэ, на предмет её природного блядствия. Совсем совесть потеряла женщина. Может моя некромантская сущность её напугает, и она откажется от съёмок в порнороликах? Звезда, мля. Вторая Илона Шталлер, которая Чиччолина. Надо идти и наставительно поговорить с ней на эту тему, да и с Аревик тоже: надо популярно объяснить дурочкам, чего они хотят на самом деле.

Разъяснить дурочкам, чего они хотят на самом деле, не получилось по причине того, что дурочки оказались не дурочками, прикидывающимися овечками с церковными свечками, а самыми настоящими вампирами. Переродились обе в упырей, пока он ходил в подвал. Слушать они его не захотели, оттирать свои морды от крови тоже, зато, бывшая благоверная на законного супруга ещё и батончик покрошила, назвав мужа и отца умалишённым. Диалог не задался, что опечалило Акопа, заставив того задуматься: вампиры есть, извращенцами весь отель забит, монстры где-то рядом бегают, он сам некромант, до полного комплекта не хватает гномиков, Франкенштейнов, оборотней, привидений и саламандр с кикиморами. Зачем он об этом подумал? Вся нечисть так и полезла со всех щелей. Хорошо хоть призрак коммунизма не явился. Пришлось принимать меры по устранению угрозы. Распорядившись овампирившимся жене и дочке залезть под кровать и не искать себе доноров, Акоп, преисполненный энтузиазмом, пошёл воевать с нечистью. Главное найти их гнездо и разогнать нечистых обитателей гнезда ссаными тряпками. Неприменно ссаными за неимением завалящего огнемёта. «Орлиное гнездо» будет моей последней линией Маннергейма — решил воинственный отельер.

— Быстро разгони монстров, а потом начинай строить зиккурат, — сам себе распорядился Акоп. Это была его программа-минимум.

Выйдя из дверей гостиницы во двор он не удивился, когда увидел во дворе группу извращенцев, грустно уставившихся на догорающий шашлык. Да и плевать на них! Ишь уставились охламоны. Оглянувшись по сторонам, Акоп нашёл подходящую сухую ветку в куче хвороста, приготовленного для костра. Пойдёт — решил он. Затем на виду собравшейся публики стал снимать штаны. А чего ему всяких извращенцев стыдится? Они и не такое видали. Штаны он привязал к ветке. Вот теперь в самый раз, есть чем гонять монстров. Остался только маленький штришок к картине, да и, как раз, выпитый коньяк просился наружу. Акоп деловито помочился на штаны, не замечая удивлённых взглядов постояльцев. А что, и так можно здесь поступать?

Перед тем, как идти воевать с монстрами, то есть гонять их ссаными тряпками, Акоп обвёл грозным некромантским взором собравшихся постояльцев и объявил им, как отрезал:

— К моему топору чтоб никто и пальцем не прикасался, иначе приду и покараю.

Постояльцы-извращенцы по-людски говорить не хотели, что-то бормотали на своём зверином наречии. Ну, раз так, то и я буду с вами говорить на понятном вам языке. Издав рев благородного оленя, взывающего к совести самки, Акоп ринулся гонять монстров, не забыв прихватить ветку с мокрыми штанами.

Двадцать девятая наблюдала над действиями людей с огромным интересом. Надо же, какие у них интересные ритуалы: то мясо жгут, то мясо закапывают в землю. А что делает тот упитанный человек? А, понятно: он метит свою территорию своими запахами. Самцы всегда так поступают. Вот только двадцать девятой не понравилось, что этот толстяк, громко вопя, побежал прямиком к месту, где она укрылась, устроив наблюдательный пункт. Когда Акопу оставалась метра три до лёжки чудовища, двадцать девятая не выдержала и выскочила из своего убежища. Два существа столкнулись нос к носу. Глаза двадцать девятой стали, как блюдца, когда она сообразила, что человек охаживает её телеса веткой с намотанной на ней вонючей тряпкой.