Провожая друг друга домой
Шрифт:
Увидев Рам Дасса на следующее утро после нескольких месяцев разлуки, я как будто возвратилась в дом моего сердца. Подъезжая в инвалидной коляске к столу для завтрака, он смотрел на меня глазами, которые я знала так долго и так хорошо. Я провалилась в них, и счастье разлилось по всему телу. Мы обнялись, а затем обнялись еще сильнее. Я ощутила сияние. Да, да, да. За яичницей и тостами он спрашивал про моего мужа Э. Дж., своего крестника и моего единственного сына Оуэна и мою внучку Далию, которую он благословил вскоре после ее рождения.
– У них все хорошо. А меня беспокоит сустав.
И я сообщила ему, что
– Ама, ты не старая. Старый – это когда ты сломался и тебя уже невозможно починить.
Рам Дасс засмеялся. Проглотив свои витамины и лекарства, он произнес:
– Я думаю, мы не старые. Мы еще подлежим ремонту.
Погружение
После завтрака мы переместились наверх, где у Рам Дасса находятся спальня, ванная комната, кабинет – стена книг, фотографии друзей, алтарь с изображением Махараджи, телефон и домофон. Лакшман, который помогает ухаживать за Рам Дассом, перевел его из инвалидной коляски в большое удобное кресло с откидной спинкой и накрыл пледом. В комнату просачивался аромат сандала от благовоний, сожженных во время утреннего пения мантр на первом этаже.
Я без предисловий спросила:
– Ты уже много писал и говорил о смерти. Появилось ли у тебя новое понимание смерти теперь, когда она стала ближе?
Рам Дасс закрыл глаза и долго молчал. Я понятия не имела, что он скажет в ответ.
– Я приближаюсь к Махараджи. Я отдаляюсь от тела, от своего собственного тела, – ответил он.
– Как ты это делаешь?
– Я отождествляю себя со свидетелем, с осознаванием, с душой. Тело заканчивается, но душа будет продолжаться и продолжаться. Я иду внутрь, к душе.
– Раньше было по-другому?
– Мое тело сейчас умирает, но я не чувствую себя умирающим. Я очарован тем, как тело… делает это.
Мы оба рассмеялись.
Затем он сказал:
– Я много лет думал о феномене смерти, но не своей собственной смерти. Я говорил об этом со Стивеном Левином и Элизабет Кюблер-Росс, с Фрэнком Остасески, Дейлом Борглумом, Бодхи Бе, Джоан Галифакс и Залманом Шахтер-Шаломи; я читал слова великих мастеров о смерти. Сейчас я связываю переход с сердцем, а не с интеллектом, и не нахожу ничего страшного в том, чтобы отождествиться с любящим сознанием. Смерть становится просто последней ступенью моей садханы. Моя смерть… моя смерть…
Рам Дасс долго молчал, глядя на море. Мы говорили о смерти раньше, но не так прямо и не так лично. Когда произносишь это вслух, все меняется.
– Я часами смотрю на океан и вижу его как символ. Это океан любви, и я могу просто плыть. Он бесконечный. Я привыкаю к бесконечности. Время… время просто движется, и я удаляюсь из времени. Я внезапно спрашиваю себя, какой сейчас день, месяц и год. Но я никогда не спрашиваю, какое сейчас мгновение. Ах, это мгновение. Я отбрасываю роли, например роль жертвы инсульта. Я выполняю работу садханы: взращиваю прошлое и дарю ему любовь.
– Даришь любовь?
– Я люблю прошлое как мысль. Я отпускаю сожаления и люблю прошлое таким, какое оно было и есть. Есть разница между привязанностью к
Болезненная правда
После перерыва мы начали очередное занятие в комнате Рам Дасса, исследуя то, что Дэвид Уайт называет «разговорной природой реальности». Я устала, но была так рада встрече с Рам Дассом, что почти не замечала утомления. Хозяин дома устроился в своем кресле, и плед согревал его ноги в этот пасмурный и свежий день на Мауи. Люциан, еще один из его помощников, принес нам чай с корицей.
За день до этого Рам Дасс общался с бразильянкой, которая проходила ретрит в одной из комнат его дома. Она рассказала ему, как летела в самолете, который чуть не разбился, и как она думала, что погибнет, но не погибла.
– Это потрясло ее, – сообщил он. Испытав такую близость к смерти, женщина почти перестала ее бояться. Рам Дасс пояснил:
– То было грозное благословение.
Рам Дасс всегда рассматривал жизнь как путь развития, а все, что происходит с нами, – как возможность учиться, пробуждаться и расти. Поэтому возможность учиться на пугающем опыте – отличный подарок. Мы заговорили о том, как выйти за пределы страха смерти, если вам не повезло оказаться в самолете на грани авиакатастрофы.
Рам Дасс произнес:
– Ну, мы все умираем, но никто этого не признает. Люди хотят долгой жизни. Это понятно; они ведь знают только жизнь, но не смерть.
– Помнишь, что говорит Уэйви: «Смерть была вторым выбором Патрика Генри».
Рам Дасс рассмеялся и покачал головой. Активист Уэйви Грейви, икона шестидесятых, всегда смешит, даже в самые трудные времена.
– Смерть – это болезненная правда. Но это всего лишь мысль. Рамана Махарши учил не верить своим мыслям. «Тело есть я», – это мысль. «Ум есть я», – это мысль. «Я – субъект действия», – это мысль. Беспокойство – просто мысль. Страх – просто мысль. Смерть – тоже всего лишь мысль.
Мы стали говорить о том, что у всех нас есть страхи. Страх начинается в детстве и помогает нам выжить как виду: раньше благодаря ему нам удавалось убежать от тигра, а теперь он вынуждает нас пристегиваться в машине и защищает от травм при аварии. Мы боимся неизвестного: что будет с нами, если террорист вздумает взорвать аэропорт? Конкретные страхи могут быть полезны – например, мы пристегиваемся. Но страх самой смерти – того мгновения, когда сердце перестает биться, – вызывает тревогу и бывает крайне изнурительным. При беспокойном и неясном уме мы видим ситуации не такими, какие они есть, и склонны делать неправильный выбор.
Я рассказываю Рам Дассу о предсмертных страхах моей сестры. Она страдала от деменции, и мне было интересно, какой страх у нее остался при сильно поврежденной памяти. Поэтому я спросила ее:
– Ты боишься умереть? Или расстаться с любимыми детьми?
Она ответила просто:
– Я боюсь.
Она показала мне отек в области печени, который возник из-за опухоли. Сестра не знала, что это. В основном она думала, что из-за этого отека она похожа на беременную – «в этом-то возрасте!». Но она не объяснила причину страха и не упомянула о смерти. Она смотрела в сторону, делая вид, что это не важно: