Проза о стихах
Шрифт:
Потом, подумав, прибавил:
– Хорошо, я согласен.
Сенатская площадь была пуста. Якубович с досадой кинулся к Бестужеву: заговорщики затеяли неисполнимое дело, и он, как видно, в своих сомнениях не одинок. Александр Бестужев сухо и жестко отрезал:
– Ты бы не мог сказать этого, если бы сдержал данное тобою слово и привел сюда прежде нас или артиллерию, или измайловцев.
На площади Якубович с самого начала понял, что игра проиграна. Но он понимал и то, что в проигрыше значительная доля его вины. Он был свидетелем выстрела Каховского
– Извольте отойти, генерал, здесь не ваше дело!
Воинов поглядел на кавказца и тихо, тоном увещевания проговорил:
– Как тебе не стыдно, Якубович, что ты делаешь, побойся Бога.
Потом повернулся и медленно побрел назад.
Дальнейшие поступки Якубовича кажутся странными. Он вышел в расположение правительственных войск, заявил сначала караульному офицеру, а затем дежурному генералу, что гнушается замыслами преступников, и направился в сторону Зимнего дворца. На углу Адмиралтейского бульвара и Вознесенской улицы Якубович встретил царя и обратился к нему. Тот подозвал его и спросил, чего он желает. Якубович сказал:
– Я был с ними, но, услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам.
Николай пожал Якубовичу руку и произнес:
– Спасибо, вы свой долг знаете.
Сам Якубович в показаниях Следственному комитету рассказывал этот эпизод так:
...увидя, сколь преступны намерения бунтовщиков, я подошел к
старому караульному офицеру гвардейского Очерского полка,
стоявшему на сенатской гауптвахте, и объявил ему, что гнушаюсь
замыслами преступных; имея случай уйти от них, и обойдя
Исаакиевскую церковь, встретил на бульваре дежурного генерала,
которому объявил то же, что и караульному офицеру, и с ним
подходил к концу бульвара взглянуть на мятежников. Возвращаясь к
дворцу, встретил императора, которому лично объявил мое
преступление, происшедшее единственно от усердия и личной
привязанности к цесаревичу.
Его величество удостоил меня личного разговора, милостивого
прощения и незаслуженных мною ласок.
Тут правда переплетена с ложью. На самом же деле Якубович не по своей воле ходил к Николаю - он, искупая свою измену, выполнял ответственнейшее задание повстанцев. Вильгельм Кюхельбекер слышал, как кто-то спросил на площади Рылеева:
– Где Якубович?
И Рылеев загадочно отвечал:
– Он там нужен.
Об этом Кюхельбекер рассказал Следственному комитету три месяца спустя, 17 февраля 1826 года.
"Он там нужен!" Значит, он был разведчиком и рисковал головой. Николай послал его к бунтовщикам - передать им свое предложение сложить оружие в обмен на полное прощение. Якубович отправился к восставшим, привязал белый платок на саблю и был принят с криком "ура!". Он
Вернувшись к Николаю, Якубович ему заявил, что восставшие решительно отказываются признать императором кого-либо, кроме великого князя Константина. Николай снова послал Якубовича к мятежникам и велел передать, что его брат Константин добровольно отрекся еще несколько лет назад. Якубович отказался произнести эти слова: "Меня убьют",- сказал он царю. Немного погодя, когда он вернулся к восставшим, солдаты бросились на него, угрожая штыками, и Якубович исчез с площади.
Позднее, уже узником Петропавловской крепости, он нацарапал булавкой на заглавном листе журнала "Московское ежемесячное издание":
Я имел высокие намерения, но Богу, верно, не угодно было
дать мне случай их выполнить. Братцы! Не судите по наружности и
не обвиняйте прежде времени.
Эта записка, адресованная товарищам по революции, попала в руки Следственного комитета. 27 марта 1826 года был дан "от высочайше утвержденного Комитета вопросительный пункт" капитану Якубовичу. Приведя его загадочные и печальные слова, Комитет спрашивал:
Объясните: с каким намерением написали вы означенные слова,
к кому именно сделали вы сие воззвание, что разумеете под словом
высоких намерений, в чем именно и до какого времени просите не
обвинять вас?
Капитан Якубович ответил достаточно полно, но и достаточно лукаво:
В начале моего заключения я написал сие, будучи мучим
мыслями, что я всеми презираем как изменник, доносчик и их
обвинитель; но клянусь всем, что я имею святого, что я не имел
никакой преступной мысли, и теперь слишком убит моим положением и
раскаянием, чтобы я мог замышлять что-либо.- Под словом высоких
намерений я разумел общее прощение, о котором я говорил, быв
возле государя, и надеялся, что они, получив свободу, узнают сей
поступок, и общее презрение не будет мой удел.
Якубович хотел представить Следственному комитету дело вот каким образом: он отказался от возложенной на него миссии - вести войска к дворцу, он уходил с площади и затем вел переговоры с повстанцами по заданию Николая; это давало его собратьям основания считать его изменником и доносчиком. В действительности же и то, и другое он совершил, желая вымолить у государя прощение заговорщикам.
А что он имел в виду на самом деле? Какие "высокие намерения" он не осуществил? Разумеется, Комитету он лгал. Ведь написал же он булавкой: "...Богу, верно, не угодно было дать мне случай их выполнить". Если он хотел молить о всеобщем прощении, то как раз у Якубовича был на то случай: Николай с ним беседовал. Какой же случай ему не представился? Случай совершить цареубийство? Во всяком случае, в разговоре с Николаем он не каялся. Член Комитета генерал И.И.Дибич сообщал в письме графу П.А.Толстому от 1 июля 1826 года, что