Прожорливое терпение
Шрифт:
— Неа. Не боюсь, — последовал мой флегматичный ответ, изрядно удививший старика.
— Чего так? Лучше найдешь? — хитро прищурился капитан баржи.
— Не в этом дело, Тсучиноко-сан, — решил я дать развернутый ответ, чтобы старик таки отцепился, — Приключения — это свобода! Возможность выбирать, куда ты пойдешь, с кем и зачем. Странник сам выбирает свою дорогу, понимаете? Но не только её, но и последствия. Свобода выбора между черствой краюхой и куском сыра, но так, чтобы хватило еще на несколько дней — это последствия твоего свободного выбора, если в результате него приходится голодать. И это прекрасно. Что касается
Дед задумался. Почесал лысину, поправил повязочку, покурил эдак задумчиво, щурясь на закатывающееся солнце. Затем, наконец, спросил:
— Так ты что, Герой-сан, получается… гарем не собираешь?
— Нет, — хмыкнул я, — Нафига такое счастье нужно? Мне проблем хватает даже с одной — вон той, которая худая и в шляпе. Видите, куда полезла обеими руками? Видите?
— Это она у противницы грудь спрятать пытается, — опытно прокомментировал дед, — Вон как борются! Эх, был бы я на десять лет моложе! Смотри, смотри, что творят! Ох!
Пихающиеся девушки вполне закономерно уронили себя с баржи, из-за чего пришлось вылавливать их с помощью каната. Так они, даже уцепившись за спасительную веревку, пихаться продолжили! Пришлось нарычать на обеих, пригрозив, что высажу в чистом поле. На время они успокоились — Матильда, зафыркав, извлекла из инвентаря иголки с нитками, начав очень профессионально штопать свои вещи, а Саяка, показав мне язык, извлекла уже из своего инвентаря жбан пива, который и начала потреблять.
Зараза. Что одна, победно светящая своей мокрой фигурой в нижнем белье, что вторая, которая не делится. Ну и ладно, подходить к ним сейчас будет непедагогично.
— Понимаете, Тсучиноко-сан, — продолжил я, повысив голос достаточно, чтобы было слышно всем, — Я знаю, что даже самая милая, самая красивая, искренне любящая тебя девушка… Даже она одна — тот еще геморрой!
— Кхе! — поперхнулся пожилой японообразный дед, уставившись на меня с некоторой оторопью. Мол, ты что, вот прямо серьезно и при них такое мне сейчас ляпнул?!
— Именно так и есть! — продолжил накалять я, — С ними всегда всё начинается хорошо! Но только начинается! А вот потом… потом тебя начинают прогибать по себя. Исподволь. Незаметно! Коварно! Брейся чаще! Покупай больше овощей! Иди домой сразу после работы! Уделяй мне внимание! Прекрати помогать соседке! Поехали на дачу к маме! Они, Тсучиноко-сан, ломают само понятие жизни, постепенно извращая его до форм и размеров, которые тебе молодому, активному и бодрому, когда-то даже в кошмарах не снились! А что ты? Что ты делаешь?!
— А что я делаю? — ошеломленно пробормотал дед, оглядываясь по сторонам.
— А ты… — глухим голосом, но с надрывом, продолжил я, — Ты живешь дальше. Изуродованный. Сдавшийся. Знаете почему, Тсучиноко-сан? Потому что прошло много времени. Ты забыл, что значит — жить иначе. Ты вырос под гнётом и манипуляцией, превратившись из свободного дикорастущего прекрасного куста в уродливый чужой бонсай! Именно чужой! И тебя ежедневно подстригают маленькими незаметными ножничками!
— Э… — в глазах деда было нечто… странное, но говорить он был явно не готов. Зато был готов я.
— Как у призванного Героя…, - диагностируя себе «синдром попутчика», признался я деду, — …у меня была другая жизнь. И я не хочу её повторения!
Высказавшись, я замолчал.
— Ты был женат…
— Дважды, — с тихо угасающей горечью подтвердил я.
— Оо…
Старик поник, сгорбился, а затем медленно ушёл на корму баржи, рыбачить. Я лишь услышал сказанные тихим шепотом слова, которые он пробурчал себе под нос:
— Когда-то и меня вела дорога приключений…
«А потом ты женился» — догадался прозорливый я. На одном месте за жизнь такой уровень не поднимешь. У меня тут на 35-ом уже пупок развязывается. Девчонки переводили взгляды круглых глаз с меня на деда и обратно. Вот и хорошо, пусть подумают над своим поведением, амбициями… и полом заодно.
На самом деле, всё не так страшно, особенно в первый раз. Ты женишься, всё чики-пуки, но постепенно отдаешь на откуп решениям жены разную фигню. А так как фигня всё, кроме пчёл, то в конечном итоге оказывается, что давным-давно прошли времена, когда ты что-либо говорил по какому-либо поводу вообще. И вникать в руление деревянной баржой под названием «семья» уже как бы поздно, да и опыта у тебя никакого нет. Есть лишь большая моральная усталость и понимание собственной зоны комфорта, в которой тебе нужно сидеть и не жужжать. Плохо что ли? Хорошо!
Но лишь первый раз. Пусть я внешне молодой, шрамированный и слегка полосат волосами, но это старт номер два! Пора испытать что-нибудь другое в этой жизни!
Не гарем, естественно. Гаремы — нет. Однозначно нет. Совершенно точно однозначно нет!
Баржа, груженая чурками, героями, молчаливыми девушками и грустно рыбачащим стариком, продолжала неторопливо плыть по реке мимо деревень, сел, лагерей и прочих населенных пунктов, а я, звонко постучав себя по голове и добившись сочного деревянного звука, извлек на свет фиольского солнца Книгу Всего, приказав ей стать картой континента Эригаста. Теперь хоть можно понять, где мы, что есть вокруг и куда нужно двигаться.
Спустя час я уже видел, куда нам нужно. Маршрут был далеко не ближний свет, но зато приятный, удобный и уводящий нас от территории Великой Библиотеки практически по прямой. Далеко от территории. Аллеалла, как и любая нормальная богиня книг и мудрости, ожидаемо не пользовалась популярностью у народа, храмов у нее было маловато, а мы при этом покидали наиболее аллеалльную территорию. Конечно, в ближайшем будущем этих храмов настрогают или цинично переспосвятят те, которые были за Датарис, но мы-то в этом временном окне…
Ну, тут уже ничего страшного. Из инвентаря книжка у меня никуда не денется, а сама голубокожая богиня изрядно виновата в том, что не держала своего толстого задрота на коротком поводке. Так что потерпит еще, пока я буду волочь божественную литературу в её пошлые лапки.
— Мы с тобой так никогда не поступим! — сдвоенный вопль застал меня врасплох, едва не заставив свалиться за борт. Обернувшись, я с некоторой оторопью узрел в потемках двух стоящих в обнимку девушек. Что у Матильды, что у Саяки глаза были на мокром месте. Они смотрели на меня, как две молдавские медсестры на американского миллионера с оторванными от взрыва мины ногами. Густой винно-пивной перегар дополнял картину, всячески намекая мне, что слишком много читающие люди спать ложатся трезвыми и одни.