Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)
Шрифт:
Капитан оценивающе посмотрел на него, подумал и подрисовал под вопросительным знаком цифру «200». Показал издалека.
Леха поднялся.
– В пятницу я до восьми, – предупредил капитан.
В пятницу Леха ждал в приемной начальника паспортного стола.
– А, Комаров, – ободряюще улыбнулся капитан, – заходи. Как настроение?
– Приподнятое.
– Не отпускает Москва?
– Не отпускает.
Капитан выдвинул нижний ящик стола, кивнул: сюда.
–
Леха обогнул стол, оказавшись сбоку от капитана, достал конверт…
Складочка – полная, розоватая под тщательно выбритым затылком, аккуратненькая такая складочка, до отвращения, до рвоты – доконала его.
Еще не отдавая отчета своим действиям, он неожиданно переместился, схватил капитана правой рукой за шею, а левой взял в удушающий замок – так, как когда-то учили его в школе высшего спортивного мастерства. Капитан побагровел, замычал, задыхаясь, открыл рот… Руки беспомощно скользили по Лехиным пальцам… Леха ослабил захват, скомкал конверт и затолкал его в рот капитану.
– Ты прописку эту в ж… себе засунь, сука, – на срывающемся дыхании прошептал он.
И обернувшись в дверях, добавил:
– Не зови никого – стыда не оберешься…
…Участок затерялся в тайге, на берегу стремительной горной реки. Несколько срубов, радиостанция с мачтой, мастерские, приемный пункт драгметалла.
«Урал» остановился у большого сруба с приколоченной дощечкой «Старательская столовая». Леха выпрыгнул из кабины, достал рюкзак.
Подошел невысокий человек.
– Комаров?
– Да.
– Я Новиков Пал Алексеич, начальник участка.
Пожали руки.
– Откуда будешь?
Леха на секунду задумался:
– Из Москвы.
– А к нам какими судьбами?
– Так вышло.
– Инструмент есть?
Леха расстегнул рюкзак, показал горелку, резак, держак, сварочный щиток. Щиток для наглядности нацепил на голову.
Новиков одобрительно кивнул, подозвал коменданта – Определи на постоянный прикол. – И Лехе: – Устройся, пообедай. Вечером выйдешь во вторую смену. Надеюсь, сработаемся.
Леха рассеяно кивнул и пошел за комендантом со сварочным щитком на голове…
«Одесса» – горели над аэропортом огромные неоновые буквы.
У выхода на посадку их встречал огромный лысый человек с необъятным животом. Было человеку за пятьдесят. Они обнялись.
– Ну, где ты там летаешь? – возмутился человек. – Водка стынет.
– Тома, – Леха представил Тому.
– Дядя Валя, – представился человек и преподнес Томе букет черных тюльпанов.
– Ой, – удивилась Тома, – здорово.
– А вы как думали? Это вам, барышня, не Москва.
На площади перед аэровокзалом дядя Валя тронул дверь сиротливо стоящего «уазика».
– Садитесь.
Проснулся
– Куда?
– В Санжейку.
Водитель присвистнул:
– Мы так не договаривались, дядя Валь. Это же пятьдесят километров!
Дядя Валя обернулся к Томе:
– Вкратце обрисую ситуацию, – он подобрался, закрыл глаза, повел рукой. – Вечер, море весеннее, беспокойное. Маяк, пирс, на пирсе шашлык из молодого барашка, вино семи сортов. Заметьте, лучшее на всем Черноморском побережье. Я, гитара, общение. И так до разумной бесконечности. Что? – он повернулся к водителю.
– Ничего, – водитель пожал плечами, – едем.
И включил зажигание.
В погребе стоял запах молодого вина. Выстроились в ряд шесть дубовых бочек.
– По двести литров каждая, – удовлетворенно рассказывал Вовк, хозяин погреба.
Он открыл кран и налил полный стакан красного вина.
– Пробуйте.
Леха попробовал.
– Да, слабонервных просим не входить…
Возник недовольный дядя Валя.
– Мясо на пару. Развели дегустацию…
Море волновалось. Волны, разбиваясь о пирс, падали солеными брызгами на лицо, шипели на багрово-каленых углях мангала. Горел маяк, бежал по волнам луч пограничного прожектора.
– Настоящий шашлык, барышня, – разъяснял дядя Валя Томе, – замачивается только в молоке. Но где тут молоко найдешь – они все помешались на этом вине. Так что не обессудьте.
Он протянул Томе шампур.
– Невозможно вкусно.
– Понимает в мясе, – с удовольствием заметил дядя Валя, – очень наш человек.
– Он водку без мяса не пьет, – засмеялся Леха.
– Я, барышня, воспитан в старых традициях. Еще господин Булгаков говорил, что к водке нужно оперировать исключительно горячими закусками. А уж он-то понимал толк в жизни.
Забренчали на гитаре, затянули что-то пронзительное, украинское.
– А я, Леш, бросил все, – нагнулся к Лехе Вовк, – уехал сюда и счастлив и несчастлив одновременно.
– Он был оператором на студии, – пояснил дядя Валя, – снял… Сколько ты снял?
– Шесть картин.
– Как же так? – удивился Леха.
– Осточертело, знаешь. Как-то вдруг, в одночасье. Что хотел снимать – не давали, а так… Да тебе это, вероятно, знакомо.
– Тоскливо?
– По-разному. Художник, если он настоящий, всегда, по-моему, неприкаян. Так было, так будет, какие бы перемены ни сотрясали эту страну. И у тебя, и у меня… Вон Валя пять лет ждет постановки. Заказухи снимает про бычью сперму.
– Да, – мрачно согласился дядя Валя, – хочется прожить жизнь красиво, докопаться до самой сути, чтобы потом никто не мог плюнуть тебе вслед… Не получается… Кто в этом разберется?