Прозрачный старик и слепая девушка
Шрифт:
Ренье обожал копаться в них. Он редко покупал, но всегда возвращался из своих экспедиций с таким ощущением, словно каким-то образом обогатился — просто от самого факта созерцания всего этого неслыханного разнообразия. «Иногда мне кажется, — рассказывал он брату, — что вещный мир обладает такой же бесконечностью, как и мир духовный».
«Это, разумеется, ошибочное представление», — улыбался Эмери.
«Знаю... Все равно — сколько там разного барахла! С ума можно сойти. Никогда не знаешь, до каких пределов способна дойти человеческая
Однако сегодня у Ренье была другая цель, более серьезная, нежели бескорыстное созерцание красот блошиного рынка.
С той девушкой, чье существование Ренье решил оставить загадочным для старшего брата, молодой человек познакомился возле русалок. Он сразу заметил тоненькую черную фигурку, что бродила у пересохшего фонтана с кувшином в руке. Ренье осторожно приблизился к ней, боясь спугнуть.
Девушка выглядела странной даже для этого района. Она была очень высокой, выше даже, чем сам Ренье, и исключительно тощей. На ней было узкое черное платье, перетянутое на груди черной вязаной шалью с большими прорехами. Длинные волосы были распущены, в них застряли репьи и солома, и на спине они свалялись в широкую, как лопата, «косу».
Лицо девушки, загорелое, с очень светлыми, почти белыми глазами, было спокойным, расслабленным. Она тихо пела и черпала несуществующую воду из сухого колодца.
— Что ты делаешь? — спросил Ренье.
Она обернулась к нему и улыбнулась так светло и радостно, что у Ренье сжалось сердце.
— Даю пить русалкам, — сказала девушка.
Ренье присел рядом и все то время, пока она поила каменных русалок, смотрел на нее. Она действовала уверенно, спокойно, так что Ренье сразу понял: своим делом она занимается далеко не в первый раз.
— Как тебя зовут? — спросил он, когда она вытерла пот со лба и уселась передохнуть рядом с ним.
— Генувейфа, — ответила она. И чуть нахмурилась. — Кажется.
— Очень красивое имя. А я — Эмери.
— Ну да? — Она чуть привстала. — Нет, не Эмери. Как-то иначе. Ты ведь назвал не свое имя, верно? Чье-то. Не твое. — Ее рот растянулся, и слезы градом полились из глаз. — Ты обманул меня! Не хочешь со мной знакомиться!
— Вовсе нет. — Ренье обнял ее за плечи. — Клянусь тебе. Эмери — мое имя.
— Ладно. — Она длинно всхлипнула и улыбнулась, сперва через силу, а затем и искренне. — Как хочешь. Я буду звать тебя Эмери, если тебе это приятно.
— Я студент Академии, — продолжал Ренье. — Тебе интересно?
— Да. Студенты — смешные, — сообщила девушка.
— Ты уже встречала студентов?
Она кивнула.
— Несколько раз. Они все любят меня.
Ренье чуть отодвинулся, чтобы лучше видеть девушку.
— И как они тебя любят?
— Дарят мне денежки и красивые вещички, — сказала она. — Угощают сладостями. Все потому, что мой отец — гробовщик.
Это известие произвело на Ренье такой же волшебный эффект, как и на прочих, кто прежде встречал Генувейфу
Она захлопала в ладоши.
— А! И тебе я тоже понравилась!
— Да, — сказал Ренье. — И не только потому, что твой отец гробовщик. Ты хорошая.
— Наверное, — протянула она. — Да, конечно, я хорошая. А что ты мне подаришь?
— У меня есть денежки. Я могу купить тебе браслетик или колечко. Что бы ты хотела? Может быть, новую шаль?
Она дернула шаль у себя на груди.
— Нет, моя шаль — хорошая. Лучше подари мне браслетик.
— Договорились. — Ренье протянул ей руку, и они встали вместе.
До вечера, когда на барахолку выходили торговцы, оставалось еще немного времени, и они побродили по району. Генувейфа показывала своему новому другу разные чудеса. В подвале они нашли кошачью берлогу — там лежала пестрая кошка с десятью белыми котятами.
Затем Генувейфа потащила Ренье в переулок, где стоял наполовину обвалившийся трехэтажный дом, в котором люди живут без одной стены, как пчелы в сотах. Правда, вместо стен теперь висят плетеные циновки, но сверху все равно видны головы, точно в кукольном театре.
Видели они старуху, которая делает корзины из старой пеньки и гибких прутьев, — знатные выходят корзины, и одна богатая госпожа всегда их покупает для перепродажи. «Ее короба видели даже в знатных домах!» — сообщила Генувейфа. Старуха, впрочем, с молодыми людьми разговаривать не захотела.
Девушка выбрала себе тонкий серебряный браслетик с несколькими разноцветными стекляшками. Стоила эта вещица очень дешево, но Генувейфа пришла в неописуемый восторг.
— Теперь я смогу выйти замуж! — сказала она. — У меня ведь есть приданое. Без драгоценностей приданого не бывает, а без приданого не бывает замужества.
— И что ты будешь делать замужем? — спросил Ренье.
— Ну, что все делают... У меня будет дом с кроватью, и несколько десятков юбок, и посуды — сколько захочу. — Она подумала немного, и вдруг ее лицо приняло растерянное выражение. — А что обычно люди делают замужем?
— Не знаю, — признался Ренье. — Моя бабушка, например, помыкает своим мужем.
— Дедушкой? — спросила Генувейфа, явно очень гордая своими познаниями в вопросах семейной жизни.
— Именно. И еще она управляет имением.
— А мама?
— Мама спит в гробнице. Там очень красиво, и мы с братом иногда ходим к ней.
— Я бы тоже хотела спать в богатой гробнице, — вдохнула Генувейфа.
Чуть позднее она привела своего нового друга к себе домой, и Ренье понял, что она имела в виду, когда говорила о том, что хотела бы иметь собственную кровать. Домик гробовщика представлял собой крохотную лачугу, большая часть которой была занята мастерской. Никакой мебели там не водилось, кроме верстака, а спали хозяева на охапке соломы.