Прозрение
Шрифт:
Гай Катбертсон, которого с радостью приняли в инженерную часть, сказал как-то Алексу, стоя среди гигантского бурлящего военного лагеря:
– Бог знает, когда нам только удастся промерить реку во всю ее ширину. Неужели он хочет, чтобы мы опять тащили по этим холмам на своем горбу всю эту чертову уйму припасов и оружия? В Ледисмите все это так и не пригодилось.
– Традиции, друг мой, традиции, – ответил Алекс. – Так делал Веллингтон, а мы должны за ним повторять.
Гай поднял брови:
– Неужто у тебя хватило времени еще и на то, чтобы изучить военное дело?
– Я не очень хорошо его
Вспомни только Ландердорп, Гай! Они же появились неизвестно откуда, бесшумно, и накрыли нас, пока мы только глазами хлопали. А наши войска идут тяжелой поступью, трубят в горны, громыхают всем навешанным на них металлом. Это же смешно! Гай усмехнулся:
– Но так делали и при Веллингтоне.
– Веллингтон дрался с врагом, который вел себя так же, как и он сам. Они обменивались любезностями за завтраком, прежде чем разнести друг друга в клочья. Мы до крайности хорошо воспитаны, но буры-то – нет! Они воюют только затем, чтобы победить.
– Ну, это уж слишком, Алекс. Я слышал, что в Коленсо наши ребята дрались отчаянно.
– Я знаю. Но зачем же бросаться на амбразуру, когда все это все равно не поможет?
– А они и не бросались. Их туда послали. Алекс окинул взглядом простиравшееся перед ним поле предстоящей битвы. За извилистой Тугелой лежала зеленая, открытая долина, окруженная очень высокими холмами, закрывавшими друг друга так, что невозможно было определить, как далеко они отстоят друг от друга. Могло оказаться, что это был целый хребет, могло – что несколько стоящих поодаль друг от друга на равнине холмов. Но одно было очевидно: чтобы добраться до Ледисмита, нужно было преодолеть подъем на один из двух самых высоких холмов, расположенных по краям долины.
Буры полностью заняли холмы и без труда могли расстрелять оттуда солдат во время переправы через Тугелу и на другом берегу. Идти в атаку было бы самоубийством.
Алекс обернулся к Гаю со словами:
– Наша единственная надежда – перейти реку под покровом ночи и атаковать как раз тогда, когда буры менее всего ожидают нашей атаки. – И, указав на сдвоенный понтонный мост, прибавил: – Но мы не сможем этого сделать, если переправляться будет вся колонна длиной в семнадцать миль.
– Но ведь нужно в любом случае перевезти на ту сторону пушки… Это займет столько же времени…
– Надеюсь, что не больше, – мрачно заметил Алекс.
Утром семнадцатого января основные силы под командованием сэра Чарльза Уоррена начали форсирование реки Тугелы по понтонному мосту. Солнце стояло уже высоко. По мосту ехали повозки и пушки, шла пехота, гнали стада предназначенных на убой быков. Не считая нескольких беспорядочных выстрелов, буры ничем не препятствовали англичанам. Зачем? Они ждали, когда вся колонна благополучно перейдет реку и начнет подниматься на холм, и только тогда собирались открыть огонь по англичанам, которые стали бы для них прекрасной мишенью.
Алекс все утро без устали следил за переправой, за вереницами людей и повозок, тянущимися через мост, открытыми для неприятеля, сторожащего их на холмах. Впервые он почувствовал, что близится битва, и ждал, что вот-вот загремят орудия и мост вместе со всеми, кто идет и едет по нему, взлетит на воздух. Ему было непонятно, на что рассчитывает Баллер. Те, кто был при Коленсо, понимали повадки буров и знали, что те обычно стреляют в самый последний момент. Алексу же казалось необъяснимым, как буры могут упустить такой случай и позволить такой уйме вражеских войск, находящихся всецело в их власти, перейти через мост целыми и невредимыми. Всего несколько снарядов могли бы вызвать хаос и отступление.
Его волнение усилилось, когда он получил приказ помочь при переправе кавалерии по мосту милей ниже по течению. Он с радостью приказал седлать свою лошадь и присоединился к нескольким другим всадникам. Нужно же было, в конце концов, чем-то заняться.
Никто не спешил. Кавалеристы шутили, обсуждали игру в поло, говорили о том, как лучше вбивать колышки для палаток и о скачках с препятствиями.
Алекс восхищался самообладанием этих людей. Никто из них даже и не упоминал о нависшей над всеми опасности. Он понял, что многие британские полки, в гербах которых есть цвета, символизирующие мужество и отвагу, имеют полное право на такую честь.
Еще ему сейчас вспомнились слова Нейла Форрестера, пробудившие его как-то ночью от кошмара. «Видишь ли, – сказал он тогда, – мы не любим держать у себя нытиков…»
Забавно, что эта фраза всплыла в его памяти именно тогда, когда он со своими новыми товарищами ехал вдоль реки. Он так занят был мыслями о своих товарищах, что водоворот по правую руку от него почти не привлек его внимания. Теперь же знакомая дрожь пробежала по его шее, и руки, державшие уздечку, вспотели. Он был бы счастлив, если бы переправа скорей окончилась.
Усилием воли он заставил себя отвернуться, взглянуть на ярко-зеленую траву, с которой поднимался пар. Это зрелище было почти нереальным, внушая ощущение, которое пережил бы, наверное, человек, глядящий сквозь затянутое паутиной, забытое старинное окно в райский сад. Маленькие переливчато-зеленые птички, порхавшие тут и там, привлекли внимание Алекса, он как будто заснул среди бела дня и видел чудный сон. Такой мирный, солнечный пейзаж располагал к тихому размышлению, и Алекс, раскачиваясь в седле, забыл и о себе, и о других, наблюдая текущую рядом с ним прекрасную жизнь.
Трава дрожала, когда из-под копыт лошадей быстро вспархивали бабочки; над рекой, то подлетая совсем близко к воде, то взмывая вверх, носился зимородок. Это спокойствие так зачаровывало Алекса, что для него оказалась неожиданной сделанная всадниками остановка. Остановились первыми всадники в головной части колонны, и Алекс подъехал туда, чтобы узнать, в чем дело.
Командовал колонной гусарский капитан, совсем почти мальчишка, который, по-видимому, недавно оказался в Южной Африке и не успел даже загореть. Он изучал какой-то клочок бумаги.