Прозрение
Шрифт:
«Ледисмит! Мы идем на помощь!» – дружно кричали они.
Прислонясь к дереву, Алекс вглядывался в кромешную тьму. Нет ничего более черного, чем африканская ночь, когда луна и звезды скрыты за облаками. Единственное, что указывало на то, что рядом есть люди, около двух тысяч людей, – это шуршание травы и потрескивание случайно сломанной ветки, когда кто-нибудь из них, не в силах сдержать волнение, делал неосторожное движение.
Алекс сделал несколько шагов в звенящую темноту. Если бы не эти звуки, подсказывавшие, что в
Здесь также стоял густой запах кожи, людского пота, солдатского сукна и дым от сигарет. Если принюхаться, то можно также было поймать запах дорогого мыла и масла Макассар для волос. Офицеры приводили себя в порядок перед боем.
Алекс удивлялся: зачем эти люди одеваются и причесываются перед битвой, как перед балом? Но он сам побрился час назад в лощине у подножия Спайонкопа так тщательно, как будто собирался на парад. «Как это смешно», – подумал он, и почему-то ему вспомнился Нейл Форрестер. Уж не становится ли и он таким же занудным «сыном полка»?
Чья-то рука тронула его за плечо.
– Вы кто? – услышал он чей-то шепот.
– Рассел, – таким же шепотом ответил он, – я временно командую третьей ротой.
– Выходим, Рассел. Не отставайте, а то собьетесь с пути. Сохраняйте молчание и не попадите в засаду к бурам. Итак, до встречи на вершине.
– Есть, – ответил Алекс, не зная, с кем говорит. Он коснулся стоявшего рядом с ним.
– Сержант Катлер? – спросил Алекс.
– Да, сэр, – последовал утвердительный ответ.
– Хорошо. Передайте дальше. Мы выступаем.
– Есть, сэр. Выступаем.
Тишину внезапно нарушил топот мерно шагавших по росистой траве ног.
Алекс сразу почувствовал, насколько эта трава мокрая. Солдатские ботинки сразу промокли, бриджи прилипли к ногам.
К тому же стал моросить дождик. Но никто не осмеливался замедлить шаг из страха отстать от идущих впереди.
По равнине идти было сравнительно легко. Но через час начался подъем, который становился все круче. К счастью, дождь прекратился, но вокруг по-прежнему царила непроглядная тьма.
Алекс почувствовал, как пот выступает у него на лбу. Эта нелепая игра в молчаливые жмурки на склоне горы была чертовски мучительна. Каждый следующий шаг мог привести его к краю пропасти. Он мог ориентироваться только по неясным следам идущего впереди… и так—каждый из них. Но еще страшнее была мысль о том, что тот, кто ведет их, сам не знает маршрута. И тем не менее шаг за шагом, минута за минутой, час за часом они приближались к тому, что ожидало их на вершине.
Неожиданно он натолкнулся на кого-то, шедшего впереди него.
– Эй ты, смотри, что ты делаешь! – последовал тихий возглас. – Нам дали приказ остановиться, и все.
Алекс не ответил. Он передал это сообщение дальше и со вздохом опустился на траву.
Все, кто получил распоряжение остановиться, также ворчали или стонали в ответ. Никому не хотелось оставаться здесь
Алекс встал с травы и оперся о выступ скалы. Его охватили дурные предчувствия. Нельзя было ни при каких обстоятельствах назначать его, совершенно неизвестного людям офицера, во главе роты в такой ответственный момент. То, что офицер, который обычно командовал этим подразделением, свалился в горячке, никоим образом не оправдывало это непродуманное, с его точки зрения, решение. Как он сможет повести солдат в атаку, если его никто до этого толком не видел? А во тьме не различишь, кто ты – офицер, солдат или вообще бур-лазутчик.
Как он сможет удержать в повиновении солдат своей роты во время боя? Как смогут солдаты беспрекословно повиноваться его приказам, даже не зная его голоса?
Грубый, хотя и тихий голос, прервал его размышления. Был отдан приказ снова встать и продолжить восхождение в гору. Но движение было медленным, и Алекс снова погрузился в раздумья.
У него были свои сомнения, а точнее, страхи. То, что они испытали в Ландердорпе, могло показаться пустяком по сравнению с тем, что им предстояло сейчас, он был теперь в этом уверен. У Алекса пересохло горло.
Его руки, вообще привычные к стрелковому оружию, в первый раз возьмут винтовку для того, чтобы стрелять в живых людей. Он волновался, как и каждый, кто шел вместе с ним.
В то же время он испытывал некоторое облегчение при мысли о том, что ему предстоит. Да, он может бояться того, что произойдет, он, возможно, пополнит сегодня ряды тех, кто ушел навсегда из этого мира. Но зато он больше не будет подвергать сам себя непрестанному унижению, он больше не будет думать о своем погибшем брате, его больше не будут мучить неразрешимые проблемы. Он обретет свободу при любом исходе битвы.
Он ощущал свободу уже сейчас. Призраки прошлого и чувство вины исчезли во время перехода через Тугелу, а вместе с ними ушла и боязнь воды. Теперь ему не казалось, что из глубины воды поднимается что-то злое. Он был свободен как никогда. Он никому ничего не был должен, разве что своим товарищам. И все, что с ним случится, будет лишь на его совести. Он не должен ни на кого оглядываться.
Дорога сужалась и становилась все более каменистой. Трава становилась жесткой и редкой. Ботинки стали скользить по камням. Какой-то странный грохот и шорох нарушили тишину.
Вокруг Алекса сгрудились тяжело дышавшие, пахнувшие потом солдаты. Раздался громкий стук, а за ним кто-то вскрикнул:
– О Господи!
Камнепад устремился в бездну, и кто-то злобно прошептал:
– Молчать!
У Алекса вспотели подмышки, ноги болели. Следующая остановка была долгой, даже чересчур долгой, как показалось Алексу. Он чертовски устал.
Вдруг ему в голову пришла мысль: а что, если тот, кто шел во главе отряда, вдруг сбился с пути и сейчас, петляя, ведет их в прямо противоположном направлении, к подножию?