Прозябая на клочке земли
Шрифт:
— Она совершенно не слышит, что ей говоришь, а если слышит, то не понимает. Путает все до абсурда. Разве это не значит быть глупенькой?
— И чего вы все к ней прицепились?
— Я только что провела с ней четыре с половиной часа, — сказала Вирджиния. — Так что можешь мне поверить.
— Значит, ты думаешь, ничего не получится?
— Что не получится? Это не имеет никакого отношения к делу.
— Как вы договорились? — спросил он.
— Она отвезет троих мальчиков в школу в это воскресенье. Потом мы снова поедем вместе, в следующую пятницу.
Роджер
— Если она такая глупая, может, лучше тебе с ней не иметь дела?
— Не вижу связи.
— Ты просишь ее помочь тебе, она ведет машину по дороге, где ты сама боишься ехать, а потом ты приходишь домой и разглагольствуешь о том, какая она глупышка. По-моему, это называется лицемерием. А ты как считаешь? — Он все больше выходил из себя. — Тебе не стыдно?
— Ты спросил меня, что я о ней думаю, — сказала Вирджиния.
Тут она была права.
— Ладно, — сказал он. — Забудь.
Но сам он никак не мог успокоиться.
— По дороге у вас ничего не случилось? — спросил он через некоторое время.
— Нет, — ответила Вирджиния.
Она читала журнал.
— Точно?
Она бросила журнал.
— Да что с тобой такое? В чем вообще дело?
Он надел пальто — старое, с оторванной пуговицей.
— Пойду, в магазине побуду. — Дома ему было неспокойно, не сиделось. — Надо посмотреть несколько настольных телевизоров, настроить к субботе.
— Вот как! — Вирджиния грустно прошла за ним к двери. — А если с тобой Грегг захочет поговорить?
— Господи, — с раздражением сказал он, — его не было дома всего три дня. Позже увидимся.
Он закрыл за собой дверь.
У подъезда вспыхнул свет: это она включила его для Роджера.
Он сел в «Олдсмобиль», прогрел двигатель и поехал обратно, в свой закрытый магазин.
Внизу, в отделе ремонта, горел верхний флуоресцентный свет. За монтажным столом сидел Олсен и все еще работал. Рядом с ним лежала картонная коробка с кофе и остатками сэндвича. Роджер видел только его большую, испачканную грязью спину и поднятую к свету голову с небрежно постриженными седыми волосами. Он был поглощен своим делом.
— Привет, — поздоровался Олсен.
— Здорово, — сказал Роджер. — Чего это ты все еще пашешь?
— Да так. Ты же мне платишь.
В помещении раздавались громкие звуки приемника, стоявшего перед Олсеном. Он чуть уменьшил громкость. В мастерской пахло его потом. Это был длиннорукий неулыбчивый ремесленник-одиночка, каких уже мало осталось. Угрюмый и неразговорчивый, он был тем не менее превосходным мастером радиоремонта. К работе он подходил ответственно. Никто не знал, сколько ему лет, но выглядел он не моложе пятидесяти. Приехал Олсен, как он сам говорил, из Юты. Одет был вечно неряшливо, в какие-то в лохмотья; в местах, где расходилась тесная рубашка, видны были темные волосы на животе. Не выносил в нем Роджер только привычку плевать в мусорную корзину.
— Сколько ты уже здесь? — спросил он.
— Я отмечаюсь. — Олсен показал на захватанную согнутую тетрадь в обложке из кожзаменителя, в которую заносил свои рабочие часы. — Посмотри,
— Ух, слесаря чертовы, — сказал Роджер.
Но он был рад обществу Олсена.
— По пивку? — предложил Роджер.
— Угощаешь?
— А то.
— Ну тогда давай.
Протянув руку вверх, Олсен выключил стенд. Рабочий шум стих, стрелки приборов вернулись на ноль. Убрав ноги с перекладин табуретки, Олсен грузно встал с нее, потянулся, застегнул брюки, сплюнул в мусорную корзину у края стенда и снял пальто с гвоздя, вбитого им в балку стены.
— Пошли, — сказал он.
Вдвоем они сидели в баре на углу и пили пиво «Будвайзер» из бутылок. Музыкальный автомат проигрывал запись Джонни Рэя. В баре сидели, разговаривая или погрузившись в размышления, несколько рабочих и бизнесменов и блондинка в горжетке. В глубине бара два посетителя играли в шаффлборд [18] . Время от времени раздавался стук фишек. Шипела газовая плита. В баре было уютно.
— У тебя неприятности? — спросил Олсен.
— Нет.
18
Шаффлборд — игра с передвижением деревянных, пластмассовых или металлических кружков по размеченной доске.
— Чего ж тогда ты не дома?
Ему не хотелось отвечать.
— Пришел телевизоры настроить, — сказал он.
— Черта с два, — не поверил Олсен.
Подняв голову, Роджер сказал:
— Какие у меня могут быть неприятности? Бизнес приносит деньги. Есть жена, сын. Здоровье вполне ничего. Никаких у меня особенных проблем нет.
Он пил пиво, опершись локтями о стойку.
Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Олсен снова заговорил:
— Я тоже женат. Детей у меня нет, зато вот есть работенка непыльная. Пусть даже работаю я на одного чудака. Но я не сижу дома. Вот уже девять вечера, а я занимаюсь ремонтом.
Он повернул голову и, глядя искоса, стал внимательно рассматривать Роджера.
— Что такое? — удивился Роджер.
— Да ничего. — Он отвел в сторону взгляд воспаленных глаз. — Спросить хотел кое о чем.
— Спрашивай.
Голос у Олсена был хрипловатый, словно он был простужен:
— Когда ты в последний раз хорошенько трахнулся?
— Смотря что ты под этим подразумеваешь.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Олсен сунул большой палец в пиво и, подняв, осмотрел его. — Понятно, не у себя дома в гостиной.
— Два года назад, — признался Роджер.
В 1950 году под Новый год он переспал с одной девицей, с которой познакомился на развеселом пьяном застолье. Вирджиния тогда на что-то обиделась и ушла домой раньше, оставив его одного среди гостей.
— Может, в этом все дело.
— Иди к черту, — сказал Роджер.
Олсен пожал плечами.
— Вот это многих мужиков и губит. Люди без этого заболевают. То, что случается у тебя дома, не в счет.
— Я не согласен, — возразил Роджер. — Твой дом — твоя семья.