Прозябая на клочке земли
Шрифт:
Олсен снова хитро усмехнулся.
— Ты так говоришь, потому что не знаешь, как бы тебе подъехать к какой-нибудь…
— Нет, — не соглашался Роджер. — Я говорю то, что думаю.
— Разве плохо было тебе тогда, два года назад?
— Лучше бы этого не было, — признался Роджер. После того случая он чувствовал раскаяние и никогда больше так не поступал, даже не пытался. — В чем смысл того, чтобы жениться? А как насчет твоей жены? Тебе понравится, если она изменит?
— Это другое, — сказал Олсен.
— Ну конечно. Двойные стандарты.
— А почему бы и нет? Для мужика
— Ты ей изменяешь? — спросил Роджер.
— При каждой удобной возможности. При любой.
При этом Олсен выглядел суровым неприступным праведником.
«Вот ведь паршиво как, — подумал Роджер и отпил пива. — Знаю, что это нехорошо. Но в этом случае совсем другое дело».
— Любовь важнее брака, — сказал он Олсену. — Люди ведь женятся по любви, разве не так?
— Иногда — да, — великодушно согласился тот.
— Значит, любовь — прежде всего. — Роджер назидательно поднял указательный палец, обращаясь к Олсену. Но тот с отсутствующим видом устремил взгляд куда-то вниз. — На первом месте всегда должна быть любовь. Брак вырастает из нее, сначала — любовь. В Китае женятся не по любви, там до свадьбы даже не видят друг друга. Это все равно, что скот разводить — разве нет? В этом и разница между человеком и животным: человек влюбляется, и если ты не идешь за любовью, то ведешь себя как животное, а для чего, черт возьми, ты живешь? Скажи мне? Только для того, чтобы работать, есть и размножаться?
— Понимаю, — сказал Олсен. — Но как узнать наверняка, что ты любишь? Может, тебе надо только немного покувыркаться с бабой. Это не одно и то же. Можно любить и не хотеть с ней спать — может, как раз это и есть настоящая любовь: тебе не надо тащить ее в постель, ты не хочешь ее запачкать. Если мужчина по-настоящему любит женщину, он ее чтит и уважает.
— В сексе нет ничего неуважительного, — возразил Роджер.
— Заниматься сексом — несправедливо по отношению к женщине. У нее девственность отнимают. Самое ценное, что у нее есть. Ты бы хотел, чтобы такое произошло с женщиной, которую ты любишь? Да если бы кто-нибудь позарился на твою любимую, ты бы его точно грохнул, отрезал бы ему, что надо. Я считаю, если по-настоящему любишь женщину, ты должен защищать ее. Женщине секс ничего не дает. Им это почти всем противно. Отдаются, только чтобы мужику сделать приятно.
— Чушь какую ты несешь, — сказал Роджер. — Женщины получают от этого такое же удовольствие, как и мужчины.
— Ну, это только дешевки, — ожесточаясь, отрезал Олсен. — Настоящая женщина, которую можно любить и которой гордишься, на которой и жениться готов, не будет получать удовольствие от этого, она тебе и не даст, вот что я тебе скажу. Покажи мне бабу, которая готова лечь с тобой — и это будет шлюшка.
— Даже после женитьбы?
Олсен принялся ковырять волдырь на большом пальце.
— Это другое. Тут детишки должны быть. А на стороне сексом заниматься — грех. Спать друг с другом положено только, чтоб детей рожать.
— А я вроде слышал, ты делаешь это при любой удобной возможности.
Олсен бросил на него сердитый взгляд.
— Это
— В сексе нет ничего унижающего, — сказал Роджер. — Если только ты сам не видишь в нем это.
— У тебя есть сестра? — спросил Олсен. — Ответь мне: есть у тебя сестра?
— Ты говоришь, это грех, — продолжал Роджер, — а сам ходишь от жены налево. Ты точно запутался.
Поставив пиво на стол, Олсен сказал:
— Не надо мне грубить. Хоть ты и мой босс. Ты отличный парень и все такое, только не надо мне хамить, особенно если дело касается моей жены. Я не позволю тебе про мою жену болтать, хоть ты мне и друг и я тебя ценю.
— Извини.
Роджер протянул руку, и Олсен, чуть помедлив, пожал ее.
— Ты сам себе яму роешь, — проговорил Олсен, — когда так говоришь.
Он снова взялся за пиво и с угрюмым видом решительно сделал несколько больших глотков. Роджер тоже вернулся к своей кружке. После этого они почти не разговаривали. Когда они вернулись из бара в магазин, Олсен спустился в отдел техобслуживания, оставив Роджера одного.
Тот, пройдя в кабинет, сел в темноте и стал смотреть, как за закрытой парадной дверью проезжают машины и проходят люди.
«Вот беда-то», — думал он.
Была половина десятого. «Не очень поздно», — решил он. Надев пальто, он вышел из магазина, не попрощавшись с Олсеном, и направился к своей машине. Вскоре он ехал в сторону Сан-Фернандо.
Остановившись на заправке «Стэндард», Роджер стал искать в телефонном справочнике адрес. Там значились два Чарльза Боннера, но он помнил название улицы — слышал его от Вирджинии. Он вернулся в машину, доехал до дома Боннеров и остановился перед ним, не выключая двигатель и фары.
Дом ничем не отличался от тех, что стояли рядом — небольшой, недавно построенный одноэтажный калифорнийский дом в стиле ранчо, с большим гаражом, единственным перечным деревом во дворе и со слабо светившимся венецианским окном, задернутым шторами. Перед домом стоял красный «Форд-универсал». В тусклом свете уличных фонарей машина казалась серой.
«Сейчас или никогда», — сказал он себе.
Он вылез из машины, перешел улицу и, дойдя по дорожке до крыльца, позвонил в дверь.
Что-то брякнуло. На крыльце вспыхнул свет. Значит, не спят. Еще нет десяти. И потом, сегодня пятница. Ему завтра не надо на работу. А может, надо. Он запаниковал.
Стукнула защелка, и дверь распахнулась. На пороге стоял Чик Боннер — в рубашке, без обуви.
— А, Линдал, — сказал он. — Входите.
— Поздно уже, — замялся Роджер. — Я так, на секунду заскочил.
— Какой там поздно, еще рано. — Он закрыл за Роджером дверь. — Рад видеть вас. Снимайте пальто. — И протянул руку: — Давайте повешу.
— Я сейчас пойду, — сказал Роджер. — Просто хотел парой слов с вами перекинуться.
— Давайте я вам налью чего-нибудь выпить. — В гостиной был беспорядок: всюду — на диване, на полу — валялись журналы. Работал телевизор. Чик выключил его. — Я тут какой-то дурацкий телеспектакль смотрел — ну из этих, что по полчаса идут. Вы ведь телевидением занимаетесь? Наверно, за день столько всего насмотритесь. — Он выключил телевизор. — Садитесь.