Прутиков простудился. Часть вторая
Шрифт:
– Евгений Сергеевич, пора, – проговорил он нетерпеливо и направился через дорогу к обочине, где стоял ещё один автомобиль – белый микроавтобус-фургон без окон, с синей мигалкой на крыше.
Старичок, которого назвали Евгением Сергеевичем, потянул меня за руку, говоря в приказном тоне голосом оперного тенора, трудно воспринимаемым всерьез:
– Пойдёмте со мной, вас отвезут в травмпункт.
– Мне на работу. Меня вызвали срочно, – лепетал я в ответ, идя за ним в сторону фургона.
– Сначала вас осмотрит врач. Возможны внутренние повреждения.
Когда мы дошли до автомобиля, мужчина в куртке, ожидавший нас, с грохотом сдвинул боковую дверь, и старичок помог мне подняться в салон.
В машине было светло, стояли несколько кресел, перед каждый небольшой столик. В одно кресло сел я, в другое – старичок. Мужчина уселся за руль, и мы поехали. Изредка водитель включал сирену и сбавлял скорость.
– Мы на «Скорой помощи» едем? – спросил я удивлённо.
– Да, – усмехнулся старичок, – это специальная скорая помощь. Вам повезло, – повторил он, – мы вовремя оказались на месте.
– А вы кто? – задал я следующий логичный вопрос.
– Мы – Служба спасения.
– Я видел вас сегодня утром на стадионе, с собакой. Вы со мной поздоровались. Мы знакомы? Это вы были?
– У вас признаки ретроградной амнезии. Нарушение воспоминаний о событиях, предшествующих аварии. Отдохните пока и ни о чём не беспокойтесь.
Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Сразу после этого я почувствовал, как меня осторожно потрясли за плечо. Когда я открыл глаза, пожилой мужчина в серой куртке с капюшоном убрал руку и улыбнулся:
– Ну и славно. Я уже волновался. Приехали. Сами сможете выйти?
Я выбрался из салона микроавтобуса. Старичка рядом не обнаружилось.
Прямо передо мной, в метре от фургона, находилась открытая настежь небольшая железная дверь в кирпичной стене длинного одноэтажного здания без окон, куда незамедлительно вошёл разбудивший меня человек. Мне оставалось следовать за ним, не отставая. Коридор оказался длинным и пустым, с переходами и поворотами, в которых легко запутаться.
Наконец мы добрались до нужной двери, выбранной моим проводником из ряда других, точно таких же, по какому-то одному ему известному признаку. Она была ничем не примечательна, без указателей и табличек.
Всё это нисколько не напоминало медицинское учреждение, даже отдалённо.
Открыв дверь, человек пригласил жестом зайти первым, после чего закрыл её с обратной стороны, сразу, как только я сделал два шага.
Я остался один в комнате.
Оглядевшись, увидел на стене с потёртыми бумажными обоями и плакатами на медицинские темы вешалку с тремя крючками для одежды. На одном из них висел белый халат.
Кабинет освещался настенным плафоном, закреплённым над столом, напротив входной двери. В боковой стене слева ещё одна дверь. Перед столом два стула, а у стены справа – длинная широкая скамья, обитая светло-коричневой кожей. В углу раздвижная ширма.
Я кашлянул для приличия
– Есть кто-нибудь?
Когда приходилось ждать в учреждении или магазине, накапливающееся внутреннее раздражение всегда придавало ощущение собственной правоты и уверенности, выражающееся в решительном действии, – громко позвать кого-то, кто должен быть на рабочем месте, но, почему-то отсутствует.
Не дождавшись ответа, снял куртку, повесил на вешалку, шагнул вглубь комнаты и уселся небрежно на один из стульев, повернувшись правым боком к столу.
За боковой дверью послышались шаги. Дверь отворилась и передо мной предстала молодая женщина в таком же халате, как на вешалке, и в высокой белой шапочке, скрывающей прическу, со стетоскопом на шее, неловко придерживаемым рукой, чтобы он не съехал. Из нагрудного кармана её халата выглядывала авторучка с мигающим зеленым огоньком на колпачке.
В левой опущенной руке она держала белую папку с развязанными, свисающими тесёмками.
Женщина посмотрела строгим взглядом, не очень-то соответствующим её неуверенному вопросу:
– Лев Семёнович?
Я ответил, продолжая в том же шутливом ключе, – он самый, – и стал ждать ответной реакции.
– Пройдите за ширму, разденьтесь до трусов и лягте на топчан. – Она указала на скамейку.
Проделав то, что от меня требовалось, я улёгся на холодную белую простыню, постеленную доктором, пока раздевался за ширмой. Коротко рассказав о случившемся, я стал выполнять по её команде различные движения руками и ногами, сначала лёжа на спине, а потом перевернувшись на живот. Проделав дальнейшие необходимые манипуляции с моим телом и головой, и помахав своей авторучкой с мигающим светом перед лицом, доктор подтвердила: в организме повреждений нет.
Я оделся, сел на скамью и стал ждать. Женщина что-то писала в своей папке.
Я спросил:
– Ну как, мне можно на работу?
– Минутку, – ответила она, не отрываясь от своего занятия, старательно выводя буквы. Затем протянула заполненный бланк и сказала:
– Предъявите по месту работы. Больничный на три дня. Продлевать и закрывать не требуется, но советую показаться своему терапевту. Вам предписан покой, физические нагрузки исключить.
Я взял густо исписанный крупным почерком листок, надел куртку, попрощался и вышел из кабинета. Коридор оставался всё таким же безлюдным. Мой сопровождающий отсутствовал.
– Так. Когда мы шли сюда, дверь в кабинет была справа. Значит выходить нужно, оставляя дверь слева. А дальше куда?
Я решил уточнить у доктора, как выбраться отсюда, вернулся в кабинет, вновь оказавшийся пустым, и крикнул:
– А можно спросить? Подскажите, как мне выйти!
Прислушался. Тишина. Тогда я приблизился к боковой двери, откуда появлялась женщина в белом халате, постучал, опять прислушался. Ни звука, ни шороха. Открыл дверь, нажав на ручку, выглянул. Перед моими глазами предстал ещё один длинный пустой коридор с закрытыми дверями.