Пружина
Шрифт:
Дети:
– Папа, нарисуй!
Бабочки. Крылья яркие. Выдуманы, хотя напоминают реальные.
Старший брат Марии Дмитрий не одобряет её выбор. Не в деревне она, где её уважают. Не за агрономом, вдовцом с двумя детьми. Их, Барановых, в город стандартным кренделем не заманить. Мария предала традицию, муж – не деревенский. Это правда. Его деды – в каменоломнях, бабки шили цветными нитками.
На картинку брат хмыкает:
– Баловство.
– А кто в деревне выжигает? – Корнев с берега принёс деревянный поручень от санок (зимой
– Однорукий.
Барановка – в зелени: плетни, скамейки, дома. Кроме одного, оранжевого. На лавке он, Демьян Петрович. Весёленькими глазками глядит на мир. Руки нет до локтя. А в доме – панно: птицы, ящерицы, гирлянды цветов. Бордовые, лиловые, синие и красные. Зелени никакой.
Корнев выжигал когда-то на уроке труда. Демьян берёт ровную баклушку, укрепляет. Пахнет горелым деревом. Готов рисунок… И Корнев: ветку, листья…
Мария его хватилась. Идти к другим братьям Барановым. Ах, вот он где! При Демьяне – молчком, а на улице:
– Ни коровы, ни поросёнка, в огороде болиголов, а баба копирует его рисунки вышивкой…
– Вот откуда у них драпировки!
И в другие дни он – у Демьяна.
Не все, как Барановы, думают только о выращивании травы и мяса. Некоторым – роспись наличников, которые один на мотоцикле довёз. Демьян опять – цветы, а Корнев – ягоды калины тускло-бордовые. Коллега хвалит. Клиент накидывает (ягоды нравятся). Демьян норовит отдать эти деньги подручному, но тот не берёт: не платит он за радость.
На обратном пути в областном центре, будто с верёвки сорвался, уходит не туда, куда Мария и дети. У него цель – выжигательный аппарат.
В купе открывает коробку…
– Ты чё, – малолеток!? Этот дурацкий аппарат денег стоит!
– Для Марины, для Лады…
– Им – кукол дорогих не хватает!
Верховодит она. Если развод – ползарплаты алименты. Уберегла от верной смерти, от тюрьмы, ведь и он виноват в той драке. Тишине – в ухо залепил. На суде говорил тот, – плохо слышит. У Вятского чуть не вытек глаз.
…Рисует он вначале для выжигания. К древесине – прямо любовь. Для детсада выпиливает из колодин гномов. Их много будет в парках, тогда – невидаль. Первая оценённая работа, хотели оплатить. Да, видно, наследственное (говорила мама). Дед, мамин отец Андрей Прокопьевич и по дереву резал. На комоде – кленовые листья, на буфете – виноград, шишки кедра… А ещё он дрался. Но в микрорайоне Каменные Ломки память о нём не как о драчуне, а как о художнике.
…В квартире визг пилы, полы – в краске.
Как-то Мария громко жалуется на кухне товарке Анфисе Ступаковой:
– Болезнь!
– Для деток-то пусть, – неуверенный ответ…
А ему вкрадчиво:
– Кое-кто не догадывается, а недуг крутит им… Ты бы к врачу в город…
В ответ – ухмылка.
Он не едет отдыхать в Барановку. А вот с дочками то в Москву, то в Ленинград. С Ладой – в Кижи, в Пермь. Музей деревянной скульптуры –
Человечек бьётся деревянной головой. Корнев глядит на него обиженно. В тамбуре дверь открыть и кинуться во мрак…
– Завязал я с этим.
– Давно?
– В том году.
– И чё так?
– Надоело.
– Осмеял тебя кто или сам?
– И сам, и один эрудит…
– Злой ерундит-то?
– Добрый.
У Гавриила в полумраке вагона таинственное лицо:
– Вы меня извиняйте, я копаю ямы под саженцы в лесхозе тридцать пять годков. Какая копань, ежли бы в одном месте!.. А молодым к своедельщине льнул. Из камня выточить, из меди выгнуть. И вот вдругорядь. Добываю резцы. Иные помог сын (он главный на мебельной фабрике). Пенсия – время для этого баловства. Заготовки долго берёг. Беру одну, работаю… Какая яшмина! Не камень, – картина! Беру другую. И опять! Каменья загляденье, и все убил начисто! Руки грубые. Но не в них дело. В голове – отупение. Прогагарил я богом даденное. И вам советую: куда тянет, туда иди. Туда иди, куда зовёт…
Да ведь на этой ветке, которой идут поезда только с юга на север и с севера на юг, не найдётся никого ближе этого деда!
– Тебе отпущено много. Тот, кому много дадено, с причудами… Ты и художник. И работа вона какая! Всё ладом.
Ну, выпрыгнет в Напалкове, а директору в Комбинате скажет, мол, не могу, болен… Не будет в роли того лесосплавщика, который «знал, что не сдюжит, а лез», в итоге гибель в майдане, в омуте. Но туда тянет. И туда зовёт…
– Прав ты, дедушка.
– Вот-вот!
– Елань! – дверь купе отходит на роликах, сонная проводница будит молодого техника на верхней полке.
Он сползает деликатно. Корнев и дед глядят с неловкостью: ведут тайный диалог. Парень этого не видит. Аккуратно кладёт билет в портмоне. На полке рядом с дедом дремлет, сидя, говорить не готов. Уходит, подмигивая: не горюй, мол.
Трогаются. Дед спит, отвернувшись…
От леспромхоза дают другую квартиру. Рядом с главной конторой. Мария бегает глядеть. Одна комната – дочкам, вторая – им, третья – гостиная.
Степан – с одинокой прогулки:
– Дом куплю.
– Какой такой дом?
– От геопартии.
Геологов уже нет, дом пустует.
– Там отопления нет! Надо углем котёл нагревать! Водопровод летний!
– Налажу зимний.
Комнаты – на выбор, огромная кухня. В бывшей конторе геологов у него будет механическая мастерская. И верстак, и токарный станок… Верх утеплит. И это – мастерская. Художественная. Девочкам отдельные комнаты. Они – разные. Марина – аккуратистка, как Мария, а Лада… Бумага, карандаши, пластилин, глина…