Прячем лица в дыме
Шрифт:
Лаэрт, посмотрев на лицо спутницы, рассмеялся.
— Оно и видно! Это импрессионизм — вам знакомо слово?
Учёный подошёл поближе к картине: две девушки замерли напротив друг друга в танце. Их лица искажал яркий свет, и изображение казалось неустойчивым, мерцающим. Даже небо и поляна были размытыми, а контуры деревьев едва угадывались. Вроде красиво. А вроде и нет.
— Отчасти, — Рена улыбнулась. — Расскажите, Лаэрт, пока мы не дошли до тех историй, ради которых встретились.
Наверное, ей всё же интересна живопись. В какой-то другой жизни она могла бы
Лаэрт шепнул на ухо, будто доверял тайну:
— Я и сам мало что понимаю, моё — это наука, а не искусство, — выпрямившись, он легко улыбнулся. — Импрессионизм появился как вызов в ответ на привычный академизм. Молодое поколение сочло его устаревшим, лишённым свободы и начало экспериментировать — родилось новое направление. Таков был ответ революционного Киона. Первую выставку даже назвали «мятежной».
— Это красиво, — решила Рена. — И свет так необычно изображён, кажется, что по ту сторону другой, лучший мир. В нём хочется оказаться.
Учёный улыбнулся, и было в этой улыбке что-то по-доброму снисходительное.
— Что вы задумали, Лаэрт? — торопливо спросила Рена. — Обсудим кондукторов и поезда?
Юркий мужчина в нелепом фиолетовом костюме подскочил к ним и на одном дыхании выдал:
— Дан Адван, я представляю журнал «Кионский обозреватель», позвольте задать вам несколько вопросов, — он заинтересованным взглядом скользнул по Рене. — Правда ли, что на Дне прогресса вы выступите самостоятельно, без поддержки гильдии? Над чем вы сейчас работаете? Наши читатели…
Лаэрт остановил его повелительным взмахом руки.
— Вам лучше подойти позднее.
Мужчина, скривив лицо, испарился также быстро, как появился.
— Кондукторов и поезда, — повторил Лаэрт. — Это был мой вопрос к вам.
Рена почувствовала, что лямка платья сползла, оголив плечо и, смущённо оглядевшись, быстрым движением поправила её. Вот поэтому она обычно и не носила такое! Но вечер того требовал. Девушки и женщины, точно забыв, что на улице зима, выбрали тонкие платья, которые смело приоткрывали руки, ноги или спину или показывали контуры их тел. Мужчины в костюмах были им под стать, а некоторые, выбрав необычные яркие цвета для рубашек или пиджаков, могли перещеголять даже тропических птиц.
— Хорошо, — Лаэрт кивнул с усталым вздохом. — Я больше не буду играть с вами в загадки. Если говорить честно, это были самые ужасные пять дней. Я три года считал, что мой брат мёртв и винил себя. Но это не так. Думаете, я бы не узнал его голос? Его рыжие волосы? — Адван провёл рукой по голове. — У нас же в семье ни у кого таких не было!
Лаэрт отвернулся от картины, изображающий пикник у озера, и посмотрел на Рену.
— Но что-то произошло, и Кираз оказался не на той стороне. И вы вместе с ним. Думаете, я не заметил, как вы пялились на меня в поезде? Или как несколько дней подряд следили? Вы всё знаете, Рена, так расскажите мне.
К ним направился ещё один газетчик, но Лаэрт так зыркнул на него глазами, что тот, буркнув себе под нос, быстро
Рена пристально посмотрела на учёного. И это кто ещё из них начал игру! Она чувствовала себя перед Адваном совсем ребёнком — наивной девчонкой, которая смела поверить, что сможет перехитрить взрослого.
Она подошла к следующей картине — девушке в лодке, плывущая среди кувшинок, — чтобы не смотреть на учёного. Он встал за её спиной. Не оборачиваясь, Рена спросила:
— А что знаете вы? Что вам нужно, Лаэрт?
— Мой брат. Я хочу поговорить с ним. Но раз он не пришёл ко мне раньше, этого не хочет он. Расскажите мне, Рена, что с ним произошло, — Адван сделал паузу и встал ещё ближе, так, что девушка ощутила его дыхание на шее. — Вы плохо следили за мной и не видели, как я встречался с Гайлатом Шидаром. Да, его не было, когда больница сгорела, но он знает, кто устроил поджог. Знает, с кем был Кираз. А теперь знаю и я.
Рена чувствовала сильное желание повернуться и посмотреть на Лаэрта, но она знала, что сразу отведёт взгляд, а этого показывать не хотелось. Никакие уроки, как вести себя сдержанно, достойно, уже не помогали. Девушка сжала кулаки, то ли от злости, то ли от бессилия.
— Что же, видимо, мне нужно ещё несколько уроков по слежке, — Рена попыталась говорить спокойно, но голос всё равно подрагивал. — Почему тогда, в поезде, вы исчезли? Почему дали мне подойти к вам? Почему сами не пришли к брату?
Ответа не последовало. Рена обернулась и увидела, что учёный уже отошёл к следующей картине и, встав рядом с какой-то девушкой, заговорил с ней.
И кто был невыносимее, Раз или Лаэрт? Чертовы братья — Найдер сказал бы про них так и оказался прав.
— Я так ясно вижу себя там, — услышала Рена лёгкий смех незнакомки, сделав шаг к разговаривающим. — только запаха моря нет.
— Это для того, чтобы вы захотели оказаться… — Лаэрт посмотрел на белую табличку под картиной. — На берегу Белого залива. Долг художника или писателя — показать, каким бывает мир, если выйти за порог, а долг смотрящих и читающих — сделать шаг.
Девушка снова рассмеялась, но глаза остались серьёзными — она посмотрела на Рену, остановившуюся рядом, как на соперницу.
— Дан Адван, вы не в ту сторону сделали свой шаг. Позвольте, мы продолжим наш разговор, — Рена улыбнулась незнакомке и, взяв Лаэрта под руку, потянула его дальше. — Вы хотите встретиться с братом, но решили убежать от меня?
Она выпустила руку учёного и встала напротив. Предательская лямка на платье снова начала потихоньку съезжать. Адван пожал плечами:
— Я взял паузу, прежде чем ответить. В мире нет правила, которое велит отвечать сразу же. Хорошо, — Лаэрт кивнул. — Почему я не пришёл к Киразу? Я уже говорил: я понимаю, что он не хочет говорить со мной, и у него есть поводы не встречаться. Что было бы со мной, если бы я появился на пороге его дома? Я знаю, как Кираз может быть опасен, — последние слова прозвучали невыносимо печально, и сам Лаэрт разом поник, точно вспомнил что-то ужасное.