Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском
Шрифт:
Природа Сибири поражала его своей первозданной, буйной и дикой красотой.
На пристанях пассажиры выходили на берег, собирали яркие лесные цветы, купались в прохладной, чистой воде.
Пароход шумно встречали местные жители: народ хотел знать правду о революции, хотел услышать живое слово бывшего депутата Думы Григория Ивановича Петровского.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Петровский и Орджоникидзе спешили в редакцию «Правды», Первым, кого они там увидели, был Свердлов.
— Прекрасно, прекрасно, товарищи! Немедленно
Идут улицей Широкой, поднимаются на третий этаж, где в квартире своей старшей сестры Анны Ильиничны Елизаровой их ждет Ленин.
— Приехали, замечательно! — радостно воскликнул Владимир Ильич. — Садитесь, рассказывайте.
Дополняя друг друга, рассказывают о Якутии, о своей работе среди местного населения, о долгой дороге…
— Люди истосковались по свободе, — оживленно говорит Ленин, расхаживая по комнате из угла в угол. — Но за свободу еще придется воевать. Отдохнете с дороги — и за дело!
Отдохнуть Григорию Ивановичу не пришлось: надо было ехать в Донбасс и Екатеринослав. Как депутат Думы он должен был присутствовать на собраниях и митингах, чтобы узнать, чем дышат и о чем думают люди.
Доменика уже привыкла, что муж постоянно занят и вечно куда-то спешит, и все-таки после такой долгой разлуки ей очень не хотелось отпускать его.
— Ленин одобрил мою поездку, — начал Григорий Иванович, — вот съезжу в последний раз…
— …а потом мы заживем, — смеясь, закончила Доменика.
Он тоже рассмеялся и нежно обнял жену.
Григорий Иванович стоял на перроне с палочкой, которую лишь недавно стал брать в спутницы и по поводу которой шутил:
— Мне эту дубинку дал в руки народ, чтобы я ею колотил больших и малых его врагов.
Лето, осень, прохлада, сизый туман, серый дым… Вокзалы, города, станции… Юзовка, Горловка, Мариуполь, Екатеринослав, Александровск…
Здесь, на местах, большой властью пользовались комиссары Временного правительства, а созданная после Февральской революции буржуазно-националистическая Центральная рада нашла общий язык с эсеро-меньшевистскими лидерами в Советах.
…Комиссары требовали продолжения войны до победного конца.
…По призыву большевиков в дни подавления корниловского мятежа украинские рабочие организовывали отряды Красной гвардии…
…Шахтеры по собственной инициативе задержали и обезоружили в Донбассе белоказаков, которые эшелонами добирались до центра Украины.
За окном брезжило южное осеннее утро, растворяя ночную тьму и вместе с ветром прогоняя ее куда-то вдаль. На невысоких столбах качались уличные фонари. Один из них глядел прямо в окошко, слабо освещая стол, за которым, склонив голову на руки, сидел Григорий Иванович. Он пришел сюда недавно, дав слово сопровождавшим его рабочим-большевикам, что обязательно воспользуется их гостеприимством и отдохнет. В свежевыбеленной комнате стоял деревянный топчанчик, сияя чистыми простынями и наволочкой. Уже много ночей Петровский не смыкал глаз. Хотел надеть очки, но тут же вспомнил, что спрятал их в портфель, намереваясь лечь и поспать, а потом задремал прямо за столом. Вслушался в предрассветную тишину: донесся знакомый перестук колес, и показалось даже, что запахло паровозным паром…
Посмотрел на белый циферблат часов. Около четырех
— Хлеб питерскому пролетариату! — громко сказал он, и все захлопали…
Из дома, где поселили его рабочие Никитовки, во все волости донецкого края летели телеграммы о том, что в Петрограде власть перешла в руки рабоче-крестьянского правительства, что первыми декретами этого правительства стали декреты о мире и о земле. До самого сердца простого труженика доходили огненные слова: «Хлеб для революции! Хлеб для питерских рабочих! Хлеб для Советской власти!»
…Уходящая ночь уносила с собой из комнаты тепло, и вскоре Григорий Иванович почувствовал, как мелкая дрожь охватывает его плечи и спину. Особенно немели пальцы левой ноги, отмороженные в Якутии. Начало пятого. И вдруг подумал: надо обязательно проверить на станции, отправлены ли в Петроград эшелоны с хлебом. Если не отправлены, сегодня уехать не удастся.
Взглянул на старый портфель, такой потрепанный и такой ему дорогой. Всегда с ним, всегда в нем какая-нибудь книга. Достал из портфеля очки, блокнот, подошел к входной двери — стал нащупывать выключатель, но он почему-то оказался в простенке между окнами — болтался на белом скрученном проводе. Придерживая рукой розетку, включил свет и подумал: «Надо бы исправить». На середине потолка засветилась небольшая круглая лампа под эмалированным абажуром. Увидел умывальник — холодная вода освежила и ободрила.
Ожидая шахтерского гудка, подошел к окошку и задумался: что же сегодня записать в дневник? Можно ли все пережитое здесь передать краткой блокнотной записью? Перечитал страницу, где описал, как враждебны и агрессивны были здешние меньшевики и эсеры, чувствуя, что падает их влияние в массах. Как они пытались срывать митинги и собрания.
Сейчас по волостям уже разосланы первые декреты Советской власти. Напрасно меньшевики и эсеры призывают дожидаться решений Учредительного собрания. Крестьяне единодушно требуют земли. Они говорили об этом на митингах Верхнеднепровского и Новомосковского уездов. Хлеборобы Архангельского, Екатеринославского, Александровского и Павлоградского уездов сами отобрали землю у помещиков, а в некоторых селах — даже у кулаков.
Григорий Иванович посмотрел на улицу и увидел прямо перед домом нескольких железнодорожников, которые направлялись к нему. Они сообщили, что эшелоны с хлебом вовремя ушли в Петроград…
Значит, и он уезжает сегодня в столицу.
— А мы вас очень ждем! — радостно приветствовал Петровского в Смольном Владимир Ильич. — Вы назначаетесь наркомом внутренних дел.
— Владимир Ильич! Меня наркомом? Да еще внутренних дел? Может, другого товарища, а я буду его заместителем? — растерянно произнес Петровский.