Прямой наследник
Шрифт:
— Так, и велика ли недостача? — проницательно спросил я.
Машка удивленно распахнула на меня свои синие глаза — надо же, сколь муж многомудр, не видал, а уже знает! А я просто ни секундочки не верил, что даже здесь, где мораль гораздо строже, материальными ценностями занимаются бесплотные ангелы. Не ангельское это занятие в принципе, обязательно что-нибудь к рукам да и прилипнет, даже если не сильно хочешь. Потому что человек при ценностях не один, у него есть семья, друзья, сотрудники, начальники, родственники и всем всегда что-нибудь нужно. Так что даже из самых добрых побуждений прилипает, не бывает, чтоб не прилипало.
— По-разному, Вася, — повинилась
Ого. Это кто ж так лихо у меня ворует?
Маша закончила укладывать волосы на ночь и юркнула под свое одеяло — мы все еще спали раздельно, хоть и на одной кровати.
— Вот что с ними делать?
— Очень просто. Где недостача не боле десятой части — вразумить, можно вожжами на конюшне. Где не боле двадцатой — наградить, но не слишком.
— А где треть?
— А вот этих ухарей на правеж. Так что там с курями-то?
— Да в птичниках пересчитывали, вот дверцы и распахнулись.
— Сами? Ой, не верю. Наверняка ведь недостача в птице.
— Да, поболе десятой части.
— Ну вот и выпустили, чтобы свалить на то, что разбежались несушки. Тоже на правеж птичников, раз такие умные.
— Умный у меня ты, — подольстилась Маша.
Вот же лиса. И тут же выпросила у меня еще дорогой самаркандской бумаги, вести учет и записи. И это всего пятнадцать лет, что потом будет?
А с бумагой действительно, надо что-то придумывать. Китайцы же технологию создали чуть ли не во времена Римской империи, за столько времени не могла не расползтись по свету. Да и судя по тому, что с востока везут не китайскую, а только самаркандскую, ее и в Средней Азии делают в немалых количествах, и наверняка из хлопка. Правда, у нас его нет, зато у нас есть конопля и прочее лыко, лен, да в конце концов, неужели русский человек с его смекалкой не найдет, из чего бумагу делать? Да хоть из рогоза или осота... Надо, надо какого Афанасия Никитина в те края налаживать, торговлю поднимать да технологии тырить.
С утра ко мне нескончаемой вереницей потянулись тиуны, мытари и городовые жаловаться на разборки, учиненные Юрием Дмитриевичем — он тоже навел ревизию тамги, пошлин и прочих сборов и, сдается мне, правежом кое-кто не отделается. Залез дядя и в мою долю, система такова, что это неизбежно.
— Надо третное устройство прекращать, — в сердцах бросил я Добрынскому, когда очередной жалобщик свалил из палаты, — негоже, когда в великокняжеском городе, в самой столице чужие сборщики и мытари толкутся.
Добрынский скептически хмыкнул — ладно там шурина моего можно подвинуть, а дядю как? Поди, сдвинь такого. Но по-хорошему, надо просто делать все самому, а третчикам выплачивать долю. Но тут проблема — немедля начнутся подозрения, что себе взял больше, чем положено, а их долю приуменьшил. И если с Димой мы это можем напрямую порешать, то как с дядей, с остальными третчиками и, тем более, как в следующем поколении сложится, неизвестно. Платить фиксированную сумму — тоже не вариант, потому как случись, например, пожар, доходы рухнут, а положенное все равно выдай. Оговаривать все случаи нереально, делать общую формулировку — все та же лазейка для крысятничества. Я теперь понимаю, почему общак держать такая непростая работа.
Эти вот «рубль туда — рубль сюда» мы и обсуждали за обедом, на котором, помимо Маши и ее брата присутствовал и дядя.
— По старине надо, держать по годам[ii], — Владимир простецки посолил ломоть черного хлеба, прежде чем взяться за резную ложку.
— Держание по годам тоже
— Почему же?
— Так год на год не приходится, вон, семь лет назад мор был — какой уж тут мыт, какая тамга, живы и слава богу.
Дядя крякнул, признавая мою правоту. Ради такого дела я разлил по стопочке анисовой и мы втроем степенно выпили под горячее. Но это тоже не помогло, так мы и не придумали ничего толкового и Юрий вновь ушел разбираться с управителями и выжимать из них положенное.
А через час примчался потеющий от страха сын боярский с вестью, что Юрий Дмитриевич, князь галицкий и звенигородский, умер.
[i] Парацельс — легендарный средневековый врач, идейный отец использования достижений химии в терапии
[ii] Держание по годам — годовой доход не делился на число держателей, а отдавался одному из них, на следующий год другому и далее по очереди.
Глава 14 — Чрезвычайный розыск
Ох, как запаниковал и забился внутри Васенька, как шарахнуло меня в жар, а потом в озноб, как засосало под ложечкой и ниже...
Так хреново мне было только когда в наш банк нежданно-негаданно нагрянули маски-шоу, случился такой эпизод у нас в ранней истории. Вот вроде бы сделал пусть небольшую, но неплохую карьеру и вдруг бац, и все под откос. Все, что ты успел создать и считал незыблемым вдруг оказывается миражом и завтра ты вместо служебного авто поедешь в воронке и не домой на Рублевку, а в камеру. Здесь-то, конечно, никакой камеры мне не светит, как был, так и останусь великим князем, но репутация рухнет ниже плинтуса. А репутация тут очень дорого стоит, одно дело с уважаемым князем дела вести, а совсем другое — с убийцей дяди. Да не просто убийцей, мало ли князей друг друга резали и травили, не глядя на родственные отношения, а первым таким в доме Калиты, коий всегда заедино стоял.
Панику я унял нескоро, но хоть успел обдумать, что делать.
— Пошли кого к митрополиту, пусть скажут, я скоро буду, — приказал я Добрынскому. — Еще пошли на Юрьево подворье, чтобы набольший из галицких бояр, Чешок, да?
— Чешок, княже, — угрюмо кивнул Федор Константиныч.
— Скажи, чтобы Чешок тоже к митрополиту шел, не мешкая.
— К Дмитрию Юрьевичу послать надо, — напомнил боярин.
— От митрополита и пошлем.
Черт, как некстати я с дядей по третным делам спорил, вон, Добрынский зыркает опасливо. И как тут отмазываться? Начни я сейчас Москву реформировать, немедля восстанет вой, что я Юрия из-за денег и грохнул. Причем я знаю, кто будет вопить громче всех — недобитки суздальские и нижегородские, Кирдяпино отродье. Вот же семейка склочная, сколько они крови Калитичам попортили и сколько еще попортят — их же сейчас в Шую сопровадили княжить, значит, князья Шуйские от них и пойдут. Вот уж кого бы я под нож пустил...
К Герасиму я успел первым, идти-то всего ничего, крытым переходом из княжеских палат в митрополичьи и сразу потребовал меня исповедать. Митрополит уже знал о смерти Юрия и просьбе не удивился, но за полчаса выпотрошил меня до донышка. Сдал я и приступы гнева, и Липку, и радость по случаю смерти кузена Васьки, смолчал только о том кто я и откуда, жить-то хочется, и не в порубе монастырской тюрьмы, а как человеку. Так что у меня теперь епитимий на год вперед хватит, но это невеликая цена за то, что кир Герасим уверился в моей невиновности.