Прямой наследник
Шрифт:
— Ступай, воевода. Думать будем, — решительно отрезал Дима.
Вот как так у него выходит? Махнул — и битый-перебитый, тертый-перетертый дядька тут же поднялся и вышел из шатра.
— Ну, положим, мне драться неохота, столько людей собирали, столько бабла в подготовку вбухали, не хочу рисковать, — я поудобнее устроился на полосатых подушках.
— Понимаю, — иронично сверкнул глазами Дима. — Тоже не хочу людей класть. Побить-то мы хана побьем, а с кем потом на Казань идти?
Мы помолчали. Оставлять такую занозу в мягком подбрюшье тоже не годится.
Дима
— Слушай, а ты не помнишь, когда Касимовское ханство образовалось? — пусть я и хорошо учился, да таких подробностей не помню.
— При Грозном вроде было… — нахмурился коллега.
— Да при Грозном-то понятно.
— Думаешь, сын Мухаммеда Касым это тот самый Касым? Подконтрольную орду создать?
— Ну, Витовт татар на службу брал, — согласился я, — вон, Еголдаеву тьму вспомни.
— А давай дальше, давай Мухаммеда в Казань посадим?
— Вассалом?
— Только надо придумать, как контролировать.
— Крепости построим, чтобы Волгу и Каму держать, — начал я накидывать предложения. — Потом дадим торговлю беспошлинную — купцы сами любого хана зарежут, кто попробует это сломать.
— Вариант. Только Голтяю Мухаммед не поверит, надо мне идти, — потянулся Дима.
— Сиди, сам съезжу. Тебя войско любит, а из меня полководец не дай бог.
За последние год-два Васенька почти не давал о себе знать и я уже думал что все, владею телом единолично. Ан хрен — утром, когда взгромоздился на Скалу, понял, что сам могу и не слезть. И будет здорово, если по дороге к ледяной крепости не обоссусь от затопившего меня ужаса. Пришлось для бодрости духа хлопнуть стремянную, а потом и приворотную. До закурганной дело не дошло только потому, что кургана не было.
Встретили меня честь по чести, да только татары, вместо того, чтобы говорить в чистом поле, сомкнулись и увезли меня с немногими сопровождающими в свой стан. Вежливенько.
За хворостяной стеной фыркали мохнатые степные лошадки, тянуло тяжелым духом от сотен бараньих тулупов или подмокших суконных бешметов. На остроконечные шапки падал сырой снежок, вплетался в хвосты и гривы коней. В загонах покорно блеяли овцы и точно так же, как и в нашем лагере, дымили костры. Запахи успокаивали, внутренний Васенька, хоть и взвизгивал еще, но уже не так резко — наступил откат, некая отрешенность. В конце концов, однова живем, а что я не доделал, сделает Дима. Жаль, только сына не увижу.
В ханскую юрту нас запустили, даже не отобрав оружия, типа высшее доверие.
Улу-Мухаммед с нашей последней встречи шесть лет назад сильно изменился: лицо прорезали морщины, взгляд утратил прежнюю лихость, зато в глазах появилась мудрость. Или мне это кажется? Сколько ему? Лет сорок? Вообще не возраст, если по моим меркам, а здесь это, почитай, край жизни.
Хан отставил тавлеи и взмахом руки отпустил своего партнера. Я глянул на доску — логично, в такой ситуации я бы тоже не стал продолжать игру, будь такая возможность. Три шашки заперты в доме, у противника все козыри.
Улу-Мухаммед
— А ты вырос, волчонок. А я вот… — он недоговорил.
— Все мы меняемся, такими нас создал Всевышний.
Нам подали кумыс. Вот никогда не любил его, но порой доводилось пить в разных поездках, так что пиалку я осушил даже с удовольствием — в горле пересохло. И на стремянную-приворотную лег некрепкий градус кумыса, отчего Васенька внутри блаженно икнул и покинул меня.
Поговорили мы о семьях, о здоровье родни, как того требовал восточный этикет, но в конце концов перешли к делу. Мухаммед, как бы тяжело ему это ни было, повторил все то, что говорилось Голтяю — жить хочется, потому готов ходить в воле московского князя.
— Я, хан, добро помню. А воевода Григорий Протасьевич, — хан смежил веки, давая понять, что помнит такого, — баял, что ты слово держишь. Потому хочу предложить тебе вот что…
Идею взять Казань, со всеми обременениями, Мухаммед проглотил сразу — еще бы, вот только что он был изгоем, а вот он уже владетель немалого куска земли:
— Дам грамоту на себя, на сыновей моих и на внуков за печатями золотыми, что они не будут брать с тебя ни даней, ни оброков и не будут ходить в твою землю и разорять ее.
— Сыну твоему дам в удел Городок Мещерский, — в ответ предложил я, — чтобы боронил нашу землю от немирных суваров[30].
Но хотели как лучше, а вышло как всегда. Снаружи поднялись крики, в юрту вбежал и кинулся в ноги хану воин, тараторя с такой скоростью, что я не понимал ни слова, хоть и поднаторел в татарском.
Всей шоблой мы помчались на раскат, где собралась уже галдящая толпа, тычущая пальцами в сторону русского лагеря.
Там, на снегу, на коленях, стоял молодой татарин в богатых одеждах, а над его голой шеей заносил саблю Вакула.
— Коли немедля не вернете нам князя нашего Василия, сына царского Ягупа живота лишим!
Твою мать… Ну чего начали-то? Нормально же сидели, общались…
Я обернулся на шум сзади — нукеры хана крутили Волка и людей из моей свиты, а меня крепкая рука взяла за шиворот.
И даже через шубу и доспех почувствовал, как в бочину уперлось острие.
Конец первой книги
notes
Примечания
1
Лазарь Серб — сербский православный монах родом из Призрена, часовщик и инженер. На Русь прибыл из Авонских монастырей, в 1404 году собрал и установил первые часы в Московском Кремле.
2
На золотых цепях с драгоценными камнями.
3
Помещение для пиров и приема гостей, высокая и широкая рубленая башня на подклете.