Прямой наводкой по врагу
Шрифт:
Неисповедимы пути господни
Среди нескольких солдат, пополнивших батарею в сентябре, самым молодым был Вячеслав Цыбульский. Он попал к нам где-то на границе Донбасса и Запорожской области. Восемнадцатилетний голубоглазый русый парень чуть меньше среднего роста, он вызывал симпатию с первого взгляда. Помню его, только что прибывшего к нам, в аккуратно подпоясанной выцветшей гимнастерке и пилотке, лихо надвинутой на лоб. Он был в солдатских ботинках и ровно завязанных черных обмотках. Все его ответы на наши обычные вопросы (где воевал, что умеешь и т.д.) были короткими и четкими, жесты — уместными и быстрыми. Чувствовалось, что он хочет понравиться своим будущим командирам. Я настойчиво просил
В первых числах ноября мы достигли Цюрупинска, и Слава оказался в плавнях, на наблюдательном пункте командира батареи. Через несколько дней его ненадолго отправили с каким-то поручением в Цюрупинск, где располагались тылы батареи. Цыбульский на НП не вернулся, а следующим утром стало известно, что его арестовал старший уполномоченный СМЕРШа. Оказалось, что Вячеслав был коренным жителем Цюрупинска, с приходом немцев стал служить в местной полиции, отличался особой преданностью новой власти. Он возглавлял розыск прятавшихся от немцев местных евреев, лично конвоировал колонну из семидесяти несчастных стариков, женщин и детей, активно участвовал в их расстреле на окраине города.
Когда советские войска прорвали оборону немцев на реке Молочной, Цыбульский понял, что ему надо исчезнуть из Цюрупинска, где все знали о его преступлениях. И он своевременно ушел из города на северо-восток, успел удалиться на двести с лишним километров и лишь там предстал перед военкомом. Если бы наша часть пошла на запад, что казалось самым естественным, то Цыбульского никто не разоблачил бы. Но, как говорится, пути господни неисповедимы, и наш боевой маршрут прошел через родной город немецкого наймита, жестокого палача. Здесь его сразу опознали, а через несколько дней в городе состоялся открытый суд, в котором выступило много свидетелей обвинения. Цыбульского приговорили к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение на небольшой площади в центре Цюрупинска. Я в эти дни был в плавнях, да и не было желания смотреть на мертвое тело Цыбульского, который поначалу мне так понравился.
В середине декабря нас отвели во второй эшелон, чтобы пополнить сильно поредевшие полки дивизии. И на этот раз период между боями оставил много воспоминаний.
Глава 9. Еще четыре месяца между боями
Почти полтора месяца дивизия размещалась на правобережной Херсонщине в большом селе Чулаковка. Основную часть этого периода мы из-за непогоды сидели в хатах и... выпивали. Самогон здесь регулярно варили в каждой семье (поспешно отступавшие немцы не сумели вывезти всю пшеницу из местного элеватора). В отличие от Цюрупинска, где нас поначалу угощали в знак благодарности за изгнание немцев, здесь мы появились как временные постояльцы, и за самогон приходилось платить.
Пили в нашей батарее практически все, кроме выходцев из среднеазиатских республик (да и среди них бывали исключения).
Снабжавших нас самогоном жителей Чулаковки больше денег интересовала одежда и обувь, в результате немалое количество предметов летнего обмундирования и солдатского белья перекочевало в их сундуки. Это обстоятельство натолкнуло смекалистых солдат из соседнего полка на полезную идею. История эта случилась в конце декабря на окраине Чулаковки. Однажды днем в дверь окраинной хаты постучал молоденький щуплый солдат в телогрейке. В руке он держал небольшой сверток. Дверь открыла пожилая женщина, и солдат развернул сверток, в котором была ношеная солдатская гимнастерка. Распрямив ее, солдат спросил:
— Поменяем на жратву, бабуся?
— А
— Десяток яиц, шмат сала и полбуханки хлеба белого.
— Гаразд. Заходь до хати та почекай хвилинку, зараз зберу.
Через несколько минут солдат, неся в руке узелок со съестным, бодрым шагом шел в обратном направлении.
На следующий день в такое же время у той же двери стояли двое — рослый сержант с автоматом наперевес и вчерашний солдат, на котором сегодня были лишь брюки, белая нательная рубаха да ботинки. Он стоял, дрожа от холода (температура была около нуля), без телогрейки, шапки и обмоток. Сержант постучал в дверь прикладом автомата, громко и настойчиво. Как только в дверях показалась хозяйка, он спросил:
— Женщина, вы узнаете арестанта?
— Авжеж, цей солдатик приходив учора.
— За хищение военного обмундирования он пойдет под трибунал.
— Ой лишенько! Через ту погану гiмнастьорку та пiд трибунал? Та краще заберiть прокляту геть! Зараз винесу.
Не прошло и минуты, как она вернулась, вручила раздетому гимнастерку и захлопнула за собой дверь. Сержант с «арестантом» тут же зашли за угол хаты, где лежали телогрейка и ушанка. «Арестант» оделся, и они отправились к месту своего постоя. По дороге с удовольствием вспоминали вчерашний сытный ужин...
* * *
В честь наступающего Нового 1944 года дивизионное начальство организовало праздничный вечер для старших офицеров дивизии в помещении местной школы (я проник туда совершенно случайно).
Наш комдив, гвардии полковник Кирилл Яковлевич Тымчик, обратился к присутствовавшим с новогодним тостом, в котором были слова, запомнившиеся навсегда. Вот они:
«Помните, товарищи офицеры, что разрушенную хату можно восстановить за месяц, построить большой новый дом — за год, завод — за три года. Новый мужчина, строитель и защитник Родины, может появиться лишь через двадцать лет. Помните об этом и берегите ваших солдат!»
За Новым годом последовало Рождество, за ним старый Новый год, и все это обильно «обмывалось». По правде сказать, большинству надоело однообразие этих пьянок, поэтому приказ о перебазировании, поступивший где-то за неделю до начала февраля, был воспринят многими с облегчением. Нашим следующим прибежищем стал районный центр Ка-ланчак. Здесь нам объявили, что дивизия вскоре будет участвовать в освобождении Крыма. Было предписано начать подготовку к предстоящему штурму Перекопа. Теперь мы с повышенным вниманием слушали рассказы хозяина дома, в котором я тогда жил. Этому тщедушному мужчине по имени Степан было лет сорок, но в армию его по состоянию здоровья не брали. По рассказам Степана, за годы оккупации он вместе с земляками совершил три поездки в Крым за солью, которой тамошние татары расплачивались за привезенную с Херсонщины пшеницу. Он рассказывал, будто после оккупации Крыма немцами татары обратились к Гитлеру с петицией о придании полуострову статуса генерал-губернаторства Великой Германии и просили согласия фюрера на изгнание или истребление всех живущих здесь русских. Я не могу утверждать, было это правдой или всего лишь народной молвой, но такое слышал и позже.
Тем временем мы, несмотря на частые дожди, приступили к учениям на местности. За неделю успели оборудовать учебный полигон с искусственными целями, но воспользоваться им не довелось: нас перевели ближе к Перекопу, в усадьбу совхоза «Красная Звезда», километрах в пятнадцати от Каланчака.
* * *
Здесь мне придется временно прервать ход повествования, чтобы рассказать о командире нашей батареи и его ординарце, а также о том, что произошло с ними незадолго до начала боев за Крым.