Прямой наводкой по врагу

Кобылянский Исаак Григорьевич

В конце марта 1944 г., за несколько дней до штурма Перекопа, вернулся из госпиталя неунывающий Маркин. Он подробно рассказывал всем батарейцам о том, как и чем его лечили, щеголял медицинскими терминами и названиями лекарств. Запомнился его рассказ о тайной практике продления срока лечения в этом госпитале, которой пользовались некоторые хитрецы в канун предстоявшей выписки на фронт. Встретив вновь прибывшего больного со свежим «трепаком», такой хитрец уводил новичка в укромное место, брал у него «мазок» и наносил на собственный член, чем заново заражал себя. Все знали что самострелов на фронте ожидал «расстрел перед строем части за умышленное членовредительство».

Операция, которую отчаянные хитрецы осуществляли

в этом госпитале подпадала под названную провинность с буквальной точностью — повреждался (правда, лишь ненадолго) именно член.

* * *

Несмотря на все происшедшее в «Красной Звезде», теплота отношений между Михаилом и Винокуровым после возвращения Маркина из госпиталя осталась неизменной. После боев за Крым Михаил был награжден медалью «За отвагу».

Поздней осенью 1944 года, когда мы уже воевали в Литве, по поручению Винокурова Михаил направлялся на огневые позиции моего взвода. По дороге он попал под огонь вражеских минометов, был тяжело ранен (лишился правой стопы) и увезен в госпиталь. Так и не довелось ему получить долгожданную фотографию Юли Черновой...

Естественно, Маркин был обречен на пожизненную инвалидность. Несмотря на то что его дальнейшая судьба мне неизвестна, я почти уверен, что присущие Михаилу оптимизм, добродушие и трудолюбие позволили ему выстоять в труднейшие послевоенные годы и найти свое место в жизни...

Вот и все что хотелось рассказать об удивительно теплых отношениях двух совершенно несхожих однополчан.

Глава 10. Война продолжается

Освобождаем Крым

Запоздалая весна и частые ливни превратили грунтовые дороги юга Херсонщины в непроходимое месиво. Боеприпасы на позиции наших войск доставляли солдаты, выстроенные в многокилометровую цепь. Дата штурма Перекопа откладывалась со дня на день.

6 апреля началось наступление на Перекопском перешейке. Из-за пасмурной погоды не использовалась наша авиация, которая к этому времени уже завоевала превосходство в воздухе. Зато артподготовка была особенно мощной, и мы надеялись, что фрицы вскоре отступят. Наша дивизия должна была вступить в бой после того, как обозначится успех первого эшелона наступающих. Мы сосредоточились в полукилометре от переднего края и внимательно следили за происходившим на переднем крае. Немцы, молчавшие во время артподготовки, отчаянно сопротивлялись, и наши предшественники не продвинулись ни на метр. Неожиданно нам приказали: «Вперед, в бой!» И многие сотни пехотинцев нашей дивизии развернутым строем в открытую пошли на рубеж боя, вслед за ними покатили свои пушки и мы. Усилившийся огонь вынудил немцев покинуть передовые траншеи, но до настоящего успеха было еще далеко. А мы понесли ощутимые потери.

К ночи противник отошел на второй рубеж обороны. А наш полк почему-то отвели назад, и мы совершили долгий обходной марш, пока не дошли до широкой водной преграды (это был Каркинитский залив), где остановились. Поступила команда продолжать движение и соблюдать тишину. Оказалось, что здесь неглубоко, менее полуметра, и минут через двадцать колонна полка вышла на противоположный берег залива. Прошли еще немного, в это время совсем рассвело, и вдруг в бинокли увидели слева впереди сопочку, а под ней десятка два медленно шагающих к вершине ничего не подозревающих немцев. Слышу голос командира полка: «Кобылянский, ну-ка ударь по этим фрицам!» Оцениваю дистанцию и приказываю открыть огонь Пантелееву, чья пушка была рядом. На глазах у всего полка артиллеристы ловко снимают орудие с передка, разворачивают его, прицеливаются, и первый же снаряд ложится среди немцев. Они бегут, а Василий добавляет и добавляет. В бинокль видно, что нескольким фашистам добраться до вершины не удалось, среди скрывшихся, думаю, были раненые. Нас окружили однополчане, поздравляли

с успехом. Обходной маневр удался, это был один из очень редких случаев, когда нам удавалось застать немцев врасплох. На этот раз, обнаружив на своем незащищенном левом фланге целый стрелковый полк, они откатились на несколько километров. В течение двух дней мы выбили врага из ближайших населенных пунктов.

Последующие бои в Крыму были скоротечными. Мы быстро продвигались к югу вдоль западного побережья полуострова. Местные жители, преимущественно женщины, встречали нас сердечно и в русских, и в татарских селах. Стало известно, что по традиции Москва отметила победу войск фронта торжественным артиллерийским салютом, а нашей дивизии присвоили наименование Перекопской.

Во второй половине апреля полк остановился в русско-татарском селе рядом с освобожденной нами Евпаторией. Мы рассчитывали на отдых, так как знали, что почти весь Крым уже освобожден. Надеждам нашим не суждено было сбыться, в самом конце апреля мы оказались в долине реки Бельбек на подступах к Севастополю.

Мы заняли траншеи другой дивизии, потерявшей к этому времени почти 90% личного состава. Соседями справа были остатки штрафного батальона. В течение нескольких дней отдельные попытки прорвать оборону немцев, занимавших исключительно выгодные рубежи на гористой местности, терпел и неудачу. Немецкие снайперы поражали каждого неосторожно поднявшегося над бруствером траншеи. Мы находились под непрерывным артиллерийско-минометным обстрелом, несколько раз по ночам наши ближние тылы жестоко бомбила немецкая авиация. Батарея, как и другие подразделения полка, понесла значительные потери. Лишь 5 мая было начато решительное наступление по всему фронту обороны Севастополя. Наша армия пошла на Мекензиевы горы, соседи слева — на Сапун-гору. Немцы сопротивлялись отчаянно, но были вынуждены отступать. К исходу дня 9 мая 1944 года мы овладели городом, взяли много пленных, а остатки немецких войск отошли на Херсонесский мыс.

Когда стемнело, стихийно начался небывалый салют воинов в честь собственной победы. Сначала несколько человек, а за ними сотни и тысячи находившихся в городе солдат и офицеров начали стрелять вверх из винтовок, автоматов, пистолетов. Вскоре их поддержали сотни пушек разных калибров и десятки «катюш», стрелявших по мысу, последнему пристанищу фашистов. Одна за другой взлетали сигнальные ракеты. Темное южное небо прочерчивали следы трассирующих пуль и «катюшиных» реактивных мин, его озаряли вспышки орудийных выстрелов. Это было неповторимое зрелище, а стоявший гул стрельбы не уступал грому артиллерийской подготовки. Более часа продолжался наш салют, пока «сверху» не приказали прекратить сверхплановый расход боеприпасов...

Утром следующего дня мы покинули разрушенный войной обезлюдевший город. Как символ Севастополя тех дней, перед моими глазами до сих пор стоит скелет купола над изувеченным зданием «Панорамы».

Мы вернулись в село, откуда отправлялись к Севастополю, и расположились у тех же хозяев. Все спокойно, находимся в ожидании «дальних странствий», ведь отсюда до ближайшего фронта — сотни километров. На пятые сутки отдыха, когда уже намечался наш отъезд, я и мои товарищи стали невольными свидетелями очень непростого события, которое в СССР долго замалчивалось. Речь идет о депортации крымских татар.

Читатель уже знает, о чем рассказывал нам житель Каланчака минувшей зимой. Кроме того, воюя в Крыму, слышал рассказ русской семьи о том, что для борьбы с советскими партизанами, действовавшими в крымских горах, были созданы карательные отряды из местных татар. С другой стороны, татарские женщины, встречавшиеся нам в Крыму, казались искренне приветливыми, они рассказывали о мужьях и братьях, воюющих на фронте. Так что мне было непонятно, где больше правды.

Свидетельство очевидца