Прятки
Шрифт:
Я приложила трубку к уху, пытаясь придавить сильнее — пальцы разжимались…
— Павлова, ну что тебе? — Цукенина злилась, хотя ответила всего после второго гудка, — я стою в самом начале длиннющей долбаной пробки и немного занята!
Похоже, она говорила что-то еще, но звук отдалялся и растворялся в гудении.
— Я в… в туалете. Кафе Колибри. Парин… чем-то меня напоил, — удалось выговорить и следующее слово уже застряло. Во рту пересохло, а свет над головой стал наливаться серой свинцовой тяжестью.
— Сиди и не вздумай
Рисунок плитки на стене зашевелился, перетекая друг в друга. Где-то в глубине грохотал колокольный звон. Потом меня озарило потрясающим по силе, практически божественным откровением — это бьется мое сердце…
Я жила в мире, где звук моего пульса перекрывал все остальное и все остальное не имело ни малейшего значения. Эту восхитительную мелодию можно было слушать вечно… И я слушала.
Стук и грохот изменился, зазвучал странно. Словно в мелодичный колокольный звон примешались чужие, неблагозвучные, треснутые звуки. Дверь распахнулась, вошел какой-то человек… знакомый. Стоцкий.
— Одного хватит, — кричала Олеся, — следи, чтобы не рыпались! Вадик, пусть мою машину заберут, ты нас повезешь.
Стоцкий прикасается к лицу… Наверное… никаких изменений я не чувствую. Знакомый рассерженный голос ближе…
— Бери ее!
Меня качает, как будто корабль из штиля попал сразу в шторм, и волны вокруг, и тучи, и люди… незнакомые. Один шкафообразный у входа, вокруг него шевелится тьма… Другой у окна, нависает над сидящими за столом. Неразличимый.
Мягкое сидение без дна, куда начинаешь проваливаться, в котором тонешь… Качает.
— Что ей дали? — лицо Цукениной перебивает звон, хочется от нее отмахнуться, но рука не слушается. Я могу умереть, если перестану слышать мелодию, это же мое сердце…
— Давай на скорую отвезем, — еле слышный голос Стоцкого.
Качает… Бесконечный океан… Откуда тут колокола?
— Уже пришла обдолбаная, а потом ее просто срубило? Конечно, они не признаются. Спасибо, Ленька, не трогай их, у тебя будут неприятности. Мы по-своему разберемся. Все, еще раз спасибо.
Качка… Стук дверцы… Какие-то стены… однотонные.
Потолок невероятно высоко.
Чьи-то холодные пальцы на запястье, шее, глазах.
— Можно промыть, — незнакомый голос.
И потоки воды, ледяной горькой воды, от которой хочется отплеваться, но не получается — она вся внутри и раздувается, распирает… впитывается.
Спазмы в животе и рвота, долгая и при этом необъяснимо медленная, как в замедленной съемке.
— Тепло и жидкости побольше, — мужской голос.
И такой родной колокольный звон. Везде…
Очнулась я в незнакомой комнате, большой, полутемной — один ночник у стены. Почти
— Ну как ты, отошла? — спросила, присаживаясь на кровать.
В теле была жуткая тяжесть и казалось, оно принадлежит мне не целиком, а только местами.
— Не знаю… плавает все и думается… медленно.
— Пройдет, — она поднялась и куда-то отошла. Вернулась со стаканом, протянула, — пей.
Послушно пью. Похоже на обычную воду, но почему-то теплую.
— Спасибо… Сразу за все.
— Не за что… Повезло, что папины ребята недалеко были и в центр ни одной пробки. Повезло, что эти идиоты слишком расслабились и не спешили тебя увозить. Боже, Павлова, как ты меня напугала…
— И себя, — равнодушно.
— Ничего, все уже хорошо… До утра поспишь, денек отлежишься — к вечеру никаких следов не останется. Но ты все-таки везучая, — она облегчено вздохнула. — Останешься у меня?
Двигаться не хотелось. Думать, смотреть, говорить. Но есть люди, за которых отвечаешь.
— Домой надо… тетя. Сколько времени?
Она смотрит на часы.
— Одиннадцать.
— Поздно…
Цукенина беспечно пожимает плечами.
— Тоже мне проблема. По сравнению с решеными. Скажешь, была у меня в гостях, заболела голова, выпила таблетки, но незнакомые, переборщила с дозировкой, поэтому такая сонная.
Я молча киваю. Самой выдумать какое-нибудь подходящее объяснение явно не получится.
Поездка запомнилась как-то урывочно, как и разговор с тетей. Олеся поднялась со мной и все уладила. Даже не представляю, что бы я без нее делала…
С трудом раздевшись, я упала на диван и почти сразу же провалилась в сон.
Утро, как обычно, началось со звонка будильника. Тетя спит, она поднимается не раньше обеда. Я машинально встаю, иду на кухню, включаю чайник. Выпиваю чашку кофе. Потом еще чашку. Цукенина говорила, чтобы я сидела дома, но как сидеть — что тете сказать? Я прикидываю — если дома, то врать тете и опять слишком много думать от безделья. В институте хотя бы есть возможность отвлечься и не задаваться вопросом…
За что? Вопрос за границами моего понимания. Что я сделала Парину? А ведь он может… попробовать опять и продумать план гораздо тщательнее. И никто не помешает…
Страшно. Со своими страхами следует бороться. Я оделась и поехала в институт. Как ни странно, дорога пролетела практически незаметно, видимо, благодаря привычке и туману в голове.
В фойе меня встретили девчонки.
— Что-то случилось? — испугано спросили, когда я медленно к ним доковыляла. В ушах гудело, казалось, народу так много, что вскоре они просто перестанут тут помещаться. Я молча оперлась спиной на стену, осматриваясь по сторонам. Ашников сегодня не наблюдалось. Вернее, я встретила насмешливый взгляд Парина, и он находился в компании всего одного дружка. Они стояли прямо посреди холла. Что же он за человек такой?