Прыщ

Бирюк В.

Если Благочестник узнает об этом доносе — Демьяну смерть. Поэтому он и зарезал своего человека — «салопа»: уж очень «горячая» информация, уж очень велики ставки. Если об этом доносе узнают другие князья и вятшие, то Демьяну — смерть, Роману — позор. Что для Демьяна — тоже позор. Здесь верят в загробную жизнь: позор настигнет и после смерти. «Гореть ему в аду».

Казалось бы, мне полезнее «оседлать» таким шантажом самого Благочестника. Но не получится. Потому что Ромочка — искренне верующий человек. «Щит веры православной» защитит его от последствий разглашения тайны. Точнее:

от восприятия реальности последствий.

Я уже говорил: искренне верующий человек — опасен для окружающих. Просто у него другая система ценностей.

Если вы гоняете в Англии по правой полосе, то это не значит, что вы плохой человек. Просто для вас полосы основного и встречного движения — другие, континентальные.

Благочестник заставил меня ограбить бедную старушку — Евфросинию Полоцкую. Не потому что раритетную деревяшку можно хорошо продать. Даже не потому, что ею можно похвастаться. Нет, чисто ради обладания — этот кусок дерева спрятан, сокрыт. Он доступен лишь самому Ромику только по критическим дням, в годину тяжких сомнений. Для поддержания и укрепления только его, истинно верующей души. При виде этого отщепа яблоневого полена дух его исполняет гигиенические процедуры: обливается благодатью и умывается просветлением.

Цель государя — забота о процветании подданных, цель верующего — забота о спасении собственной души. Верующий государь — гермафродит душой, расколотая личность, шизофреник.

Государь-материалист, организовав кражу чужого имущества и попавшийся, будет доказывать свою правоту, казнит клеветника, предпримет меры для восстановления своей репутации среди соседних правителей и народов. Ибо честь государя — благо подданных. Включая конкретные суммы недополученных доходов торговцами, налогов, битые морды и разбитые головы… вплоть до войн и мятежей.

В «Святой Руси», хоть и не часто, есть практика изгнания князей по основанию: «недостойное поведение». Потому что «недостойность» государя рикошетит в подданных.

Подданному бьют морду и выкидывают с торга на основании:

— Князь у вас — тать и святотатец! И ложки твои деревянные — краденные! Да вы там все — дерьмо и ворьё!

И никто не вмешается. Потому что связка первой и последней фразы — уже стала общепринятой и убедительной. «Каков поп — таков приход». Избавится от конкурентов — желающие есть всегда.

Истово верующему государю это всё — прах и тлен мирской. Что ему суд человеческий, когда он каждый день перед судией небесным?

Благочестнику это — «суета сует». Он, совершив преступление, будет молится и каяться. Поститься, валятся в рубище на полу перед иконами, сходит куда-нибудь на коленях к святым местам, сделает богатые вклады в церкви и монастыри. То есть, совершит ряд деяний (в реале), которые, по распространённому «здесь и сейчас» мнению, очистят его душу от греха (в виртуале).

Он — отмолит. Спасёт душу. Но не репутацию государя и государства.

На Западе сходная логика привела к очень удобной для клиентов системе: к торговле индульгенциями. Паписты просто развили международный принцип: согрешил — покайся материально. Здесь, в 12 веке, новгородский епископ Нифонт отмечает, что у прихожан сформировался

«ценник» на грехи: оскоромился птицей — поставь свечу, закусил не вовремя говядиной — тащи кусок ткани…

Причём прихожанам плевать на догматы вероучения — греховность определяется собственными, сиюместными и сиюминутными, обычаями и суевериями:

«А ещё я прочитал, что если в воскресенье, субботу или пятницу ляжет человек с женой, и зачнет она дитя, — то ребенок будет либо вором, либо блудником, либо разбойником, либо трусом, а родителям — епитимья 2 года». — «А такие книги, — сказал Нифонт, — нужно сжечь».

Глупость, суеверие, особенно — написанные, воспринимаются как истина, становится общепризнанным и является основанием для реального наказания. Переломить это… Увы, не везде в иерархах столь смелые и могучие личности, как Нифонт Новгородский.

У Благочестника «страх божий» — сильнее «страха стыда». Логика… религиозная: Спаситель умер на кресте за всех нас. Значит, частица его креста — моя по праву. А если я не прав, то господь укажет, накажет и помилует. Ибо я — верую, молюсь и раскаиваюсь.

В такой системе ценностей «паутинки», связывающие с реальностью — ослаблены. Как у праотца Авраама, положившего под реальный жертвенный нож своего сына. Во имя творца виртуальной паутины — «паука» — бога.

Короче: приоритеты ценностей верующего… как бы это в рамках литературного… несколько смещены.

Забавно: можно «нагнуть» слугу — угрозой позора господина. «Паутинка» между «янычаром» и князем прочнее даже инстинкта самосохранения. Но нагнуть самого, вот именно этого, господина, такой угрозой — не удастся. Выбирая между «честью» и «благочестием» Благочестник выберет… не в мою пользу.

Ещё забавнее: не только «прижать» его нельзя, но и незачем. Что важного для моих планов может дать подчинение Благочестника? Что я, при наличии его вынужденного послушания, могу сделать?

Удвоить-утроить территорию вотчины? Взвоют, удивляясь такой непонятной милости, все местные бояре. Начнут капать ему на мозги, начнут ставить палки в колёса по любому поводу, натравят земских и церковных. Втянут в разборки. И — угробят. Даже вопреки его прямому приказу. «Побежал, запнулся, на ножик свой упал… Упокой, господи, душу раба твоего. Добрый человек был».

Незадолго до своей смерти Каха Бендукидзе сказал:

«Реформы — это борьба. Борьба, в которой у вас есть противники и союзники… И вы проводите реформы в момент, когда совокупная мощь ваших союзников больше совокупной мощи ваших противников… И если у вас написана какая-то бумажка, это не значит, что конкретную реформу Х в определенный момент вы сможете провести, потому что неизвестно, будет ли в тот момент мощь ваших союзников больше мощи ваших противников».

Предположим, Благочестник стал бы моим вынужденным союзником. Но как только я начну действовать, как только заявлю, что моя цель «благоустройство всея Руси путём всеобщей белоизбизации» — все остальные — князья, церковники, бояре, горожане, крестьяне… Все! Станут моими противниками. И не только в этой земле, но и во всей «Земле Русской».