Прыжок барса
Шрифт:
Ольга кивнула. Он стал смотреть на море.
Эл тем временем вернулась к храму Изиды, пробиться туда было невозможно, нескончаемый поток людей представлял из себя процессию без начала и конца. В случае, если бы она присоединилась к ней, то оказалась бы не внутри храма, а только снаружи, причем не скоро. Смысл неспешного шествия не был ей понятен, и Эл остановилась в удалении.
Она сосредоточилась и попробовала сделать то, что прежде ни разу не проделывала, - послала ему внушение, импульс с расчетом на его новые ощущения.
Храм стоял на насыпи. От него до берега бухты и до берега моря было примерно одинаковое расстояние, но со стороны бухты от Септастадия
Эл не только ушла в сторону от храма, но и завернула за дюну. Нанесенный морем песок и отлив сделали берег крутым. Песок под ногами был вперемешку с мелкой галькой и раковинами. По морю шла слабая волна, а ветер был не такой напористый как вчера. Солнце скрылось за облаками, что пришли с моря к этому часу. Эл с удовольствием втянула морской воздух Средиземноморья, ничего схожего с ее памятью о будущем, о других морских пейзажах. Ей должно быть дело до этих тонкостей, не ради впечатлений, а ради способностей Алика. Если разница впечатлений возникнет и у него; если он начнет отличать такие градации в своей жизни - процесс пойдет стремительно, ей нужно быть осторожной. Его обостренное внимание сконцентрируется на ней, как на самом вожделенном, в буквальном смысле слова, объекте, и она, как под точным прицелом, будет находиться в поле его ощущений.
Ей необходимо вклинится в процесс, чтобы он не попал в те же ловушки, в какие по неопытности в свое время влетела она. Хвала небу, у Алика не будет рядом ни персонажа в виде Нейбо, ни Владыки, ее отца. Их общего... отца. Эл сопроводила эту свою мысль тяжелым вздохом. Спасибо Зенте, снова, он ее надоумил не придавать этому того значения, которое могло запутать их отношения. Сила неминуемо приведет к переменам его характера, обострит острые углы его натуры. Он будет требовать внимания больше, чем всегда. А ей придется сдерживать его напор.
Алика пока не было. Она продолжала размышлять в одиночестве, вокруг - никого.
Ему придется учиться у нее, больше не у кого. Без наставника освоиться с ощущениями и не наломать дров Алику будет сложно. Ни былое благоразумие, ни принятые им на вооружение рамки жизни его не спасут. Как там выражались в двадцатом веке, от таких возможностей "крышу сносит"? Грубо, но верно. Не удержать ему себя без тонких знаний Владыки о силе, корой он обладает. Единственный близкий их источник - она. Есть еще надежда, что Тиамит смилостивится и поможет ему, но он с момента видения даже имени Алика ни разу не назвал.
Только что она давала себе слово не думать о плохом. От последних событий у нее возникает постоянное подозрение, что добром вся эта эпопея не кончится, а быть может, она переобщалась с Дмитрием. Их взаимопонимание, взаимопроникновение начинает образовывать запутанный клубок, который, того и гляди, гордиевым узлом обернется.
Есть еще подсказки и знаки судьбы, их следует ловить и читать с осторожностью. Эл вспомнила Лаодику и ее вещицу, которая теперь была спрятана в дорожной сумке. К оракулу, что ли, при случае заглянуть? Эл улыбалась этой затее. Попадется настоящий провидец и свихнется тут же, пытаясь понять, кто перед ним. Довольно ей уже было в прошлом мороки с предсказаниями и предсказателями.
Эл решила стоять упрямо на этом месте и ждать, пока кто-нибудь из ее необычно одаренной команды найдет ее. Ну, если не Алик, то Дмитрий устанет от общества Ольги. Еще Ника снует поблизости. Эл не знала, кто приедет.
Она обернулась, посмотрела на дюну за спиной, которая более
Ее ждало настоящее театральное представление.
На вершину дюны вдруг выскочил мужчина, его кудрявые черные волосы были острижены коротко. Он обернулся в сторону моря. Эл увидела его безбородое лицо. Он, сделал театральный жест, будто поддерживал облако идущее в сторону моря, в одной руке он сжимал пучок цветных лент, видимо оставшихся от венка. Эл видела лицо и фигуру, которые принадлежали человеку молодому. Двигался он порывисто и манерно. Он был одет в хитон с длинными рукавами, он сполз на одно плечо, полностью окутав левую кисть, а другая рука бала обнажена по локоть, потому что он держал в ней ленты и все время ими размахивал, точно привлекая к себе внимание. Эл решила, что это эйфорически настроенный участник недавнего шествия или актер. Просторная одежда доходила ему только до середины щиколоток, хитон был ему короток, хоть сам он был не высокого роста. Увидев внизу ее, он дернулся, замер, а потом протянул в ее сторону руки, сделав нарочитый жест, словно увидел старую знакомую и готов помчаться навстречу и заключить ее в объятья.
Следом за ним на вершину дюны высыпало с десяток зрителей. Едва они показались на вершине, возбужденный молодой человек, стремительно перебирая тощими ногами, рискуя кубарем скатиться с дюны, побежал вниз, песок скользил под подошвами высоко завязанных старых сандалий.
Эл пренебрегла осторожностью и двинулась ближе к дюне, чтобы перехватить его и не дать ему свернуть себе шею. Он спустился удачно, не добежав до нее четырех-пяти шагов о замер, воздев руки к ней или к небу. Он не выглядел безумным, но его порывистая манера двигаться заставила Эл замереть. Лучше его не провоцировать, не предпринимать попыток уйти.
– Гимн! Ты обещал гимн!
– крикнул ему кто-то из зрителей.
Эл рефлекторно подняла глаза наверх.
Молодой человек рядом не заговорил, а заорал, при этом он подошел близко к ней, бухнулся на одно колено и подался к ней всем телом, замерев в просительной и неудобной позе:
– О, Паллада - светлоокая дева! Владычица мысли!
– с тягучими интонациями гомеровским размером вопил он, -
Силой своей надели, вразуми недостойного взора поэта!
Не Аполлону славу пою, не Фемиде
Чашу весов не склонившей, к мольбе о пощаде глухой!
Музы пускай не гневятся, сегодня умом моим правит Афина!
За справедливость тебе воспеваю я гимн!
Его истошный вопль был скорее предназначен для просторов амфитеатра, чем для берега, поэтому его крик перекрыл шум волн и другие шумы береговой полосы.
– Смилуйся, - продолжал он, - грозная дева,
Если слова мои слух твой не смогут ласкать!
К грубости речи моей будь милосердна!
Внемли гимнам моим, о Афина!
Тебе воспеваю хвалу за спасение и справедливость,
Волей твоей правда явилась мне ныне!
Жертву прими и словами, и сердцем поэта
В знак благодарности за снисхожденье и милость.
И так же театрально он бухнулся ей в ноги. Эл решила, что если он попробует схватить ее за одежду или за ноги, то бурные излияния придется унять, но пока он ее не касался, ей была даже интересна эта ситуация.
– На алтари твои жертвы клянусь возлагать троекратно!... Три года!!!...
– он заорал громче, что уже трудно было вообразить, таким криком легко сорвать голос, при этом он поднялся, оставаясь стоять на коленях, обернулся к зрителям и сделал жест, заклиная.