Прыжок леопарда 2
Шрифт:
– Это я не тебе!
– отмахнулся Жорка, оборачиваясь назад.
Результат превзошел все его ожидания: патрульный "УАЗ" валялся на крыше, под стойкою светофора. Обняв придорожный столб, рядышком отдыхала "девятка". Остальные машины тоже сошли с дистанции, судя по прорехе в кирпичном заборе, они попрятались где-то там. Здесь же, на тротуаре, валялась перевернутая коляска. Рядом с ней, на коленях, стояла женщина с исцарапанным, перепачканным грязью лицом. Она прижимала к груди голубенький сверток с безвольно свисающей детскою ручкой и что-то беззвучно
Это он запомнил прочнее всего: и черный провал рта, плюющийся сгустками крови, и кровь на плече, и грудь под разодранной кофтой. А глаза! Такие глаза он видел лишь на иконах. В них суть материнской любви: страдание, страх, исступленная вера в чудо.
Жорка настолько оцепенел, что едва справился с управлением. Жалость горячей, душной волной навалилась на сердце, полоснула невыносимой, безжалостной болью. Никогда еще по его вине не страдали младенцы.
– Сволочь!
– зарычал он, кусая сухие губы, - что же ты натворил, сволота?!
– Нет, это не я!
– взвился подленький голос с самого донца души.
Устинов оставил его без ответа. Он был еще достаточно молод, хоть и мнил себя человеком старой формации, но, не в пример нынешним беспредельщикам, жизни людские ценил. Конечно же, выбор профессии наложил отпечаток и на его убеждения. Науку убивать он освоил довольно легко и мог порешить человека в кромешной тьме, любым предметом, подвернувшимся под руку, даже обычной спичкой. Но мясником себя не считал: в самых крутых переделках, в любой формуле боя, он искал наименьшее общее кратное и во всем полагался на совесть, как на лучшего советчика в этом вопросе.
Жизнь есть жизнь. Подличать ему приходилось и дома в Союзе, и за границей. За неполные девять лет редко кто проходил сложный, тернистый путь от рядового масона до Мастера ложи. Скольких пришлось убрать, поднимаясь по иерархической лестнице! Но и тогда, убивая в общем то безразличных ему людей, он не испытывал к ним ничего личного - просто считал себя лезвием в руках своего государства. Случались (как в случае с той же Ингрид), что бывало ему по-настоящему стыдно. Но потом притупилось и это чувство, ведь нет ничего проще, чем найти себе оправдание. Но только не здесь, не сейчас. Ну как вырвать из памяти такую занозу?!
Дай Бог, чтобы мальчонка выжил и выздоровел!
– это все, что Устинов просил у неба. О себе он больше не думал. Эта детская ручка исцарапала душу, вывернула ее на испод. Господи, как все непрочно и зыбко в созданном тобой мире!
Жорка мчался вперед, не сворачивая, наплевав на дорожные знаки и всех, кто за ним увязался. Он действовал как сомнамбула: если что-то и соображал, то натужно и туго, и успел совершить целую кучу детских ошибок. Ведь, по большому счету, он ушел от погони. В такой ситуации нужно было бросать машину и скорее сливаться с толпой. Его сейчас могут найти лишь по этой злосчастной "Волге", опознать - только по фотографии. Согласитесь, шансы непрочны и призрачны, но слишком уж он промедлил и, как следствие - наследил.
Что затевает коварный "первый", Жорка больше не знал.
– Эй, сусленок, ты еще жив? Ничего, мы это дело быстро поправим!
– барский, бархатный голос легко подавил все помехи. Он так и сочился высокомерием.
Жорка сплюнул от омерзения: это Кривда. Ну, конечно же, Кривда - кто же еще?
– дознаватель и штатный конторский палач. А значит, все намного серьезней, чем он ожидал.
– На хрену я тебя вертел!
– в сердцах огрызнулся Устинов, отпуская собачку предохранителя.
Рация хмыкнула и замолчала. Потом из нее зазвучала музыка: нечто из классики, на манер похоронного марша. Жорка вскрикнул и трижды нажал на курок, целясь в ту самую точку, откуда минуту назад звучал ненавистный голос. Он слишком хорошо знал, что может случиться сейчас.
Ненависть мобилизует. Устинов очнулся и это его спасло. Трактор с прицепом, груженый бетонными плитами, вынырнул откуда-то слева из хоздвора небольшой стройплощадки. Он еще не успел перекрыть дорогу, а из кузова ударили выстрелы. Первая очередь вспорола асфальт. Второй автоматчик прицелился лучше - пули прошлись по капоту аккуратным пунктиром. Брызнуло лобовое стекло, двигатель зачихал, захлебнулся, вспыхнул язычками голубоватого пламени. Осколки стекла и пластмассы больно ударили по лицу. Под приборной доской что-то щелкнуло и замкнуло. Салон затянуло едким слепящим дымом.
Жорка локтем разбил боковое стекло. Дышать стало легче. Снова заработала голова, перебирая варианты спасения. Он резко затормозил и открыл ответный огонь. Не по людям - по бензобаку.
Тракторист (или как там его называть?), быстро понял свою оплошность. Он резко "крутнул" вправо, сокращая угол обстрела - хотел схоронить свою допотопную тачку за бетонными плитами, но не успел. Пуля из новой обоймы проникла в узкую щель между каской и бронежилетом. Парень обмяк, лишенный хозяина трактор послушно завершал разворот, подставляя под выстрелы автоматчиков. Те тоже смекнули, что дело хреново. Двое спрыгнули наземь, попытались укрыться за движущейся тележкой.
Попали мальчонки, как хрен в помидоры, - усмехнулся Устинов, - ни залечь, ни огрызнуться огнем. Что делать-то будем, олухи?
Их мысли и робкие чаяния читались с листа: "Из пробитого насквозь бака на землю хлещет солярка. Солидная лужа заполнила все выбоины в асфальте, а этот придурок в горящей машине пусть медленно, пусть накатом, но явно идет на таран!"
– А-а-а!!!
– зарычал Устинов, стреляя им под ноги, - танцуйте, суки, танцуйте!
К нему пришло упоение боем. Он даже не чувствовал, что языки пламени лижут лицо и руки.