Прыжок самурая
Шрифт:
В далеком 1906 году молоденький фотограф Марик Замойский по глупости путался с большевиками, но вскоре попался на хранении марксистской литературы. На допросе он лил перед жандармами крокодиловы слезы, клялся в любви к Государю Императору и, разумеется, сдал всех своих подельников. Таких, как он, после первой русской революции были сотни, но Дулепов, уже тогда разглядев в нем большую сволочь, взял его на работу тайным осведомителем.
После трех месяцев отсидки Замойский, которому слепили образ «сочувствующего», вышел на волю и стал работать на два фронта. На выделенные ему деньги он открыл в Замоскворечье небольшую фотостудию.
Так продолжалось до февраля семнадцатого, а потом все пошло кувырком. Замойский вовремя почувствовал, что запахло жареным, и, бросив все, бежал в Сибирь. На время его следы потерялись, но в ноябре восемнадцатого он объявился в правительстве у Колчака. В девятнадцатом, когда Колчак бежал из Омска в Иркутск, где был взят под охрану чехословацкими войсками, а позже расстрелян, Замойский снова залег на дно. В Сибири он не остался, скитался по Монголии и Китаю, пока судьба не свела его с Дулеповым. Все возвратилось на круги своя.
В студии было немноголюдно. Помощник Замойского любезничал с двумя молоденькими барышням-китаянками, в углу пожилая русская пара листала фотоальбомы. Марк Соломонович встретил Ясновского дежурной улыбкой и предложил подождать в задней комнате. Ясновский охотно согласился. Для доверенных клиентов там держалась особая коллекция фотографий – порнографическая. Идея создания такой коллекции принадлежала Дулепову, который считал, что на греховных страстях можно хорошо сыграть в случае необходимости.
Ротмистр сбросил пальто и первым делом залез в шкаф. Марк Соломонович знал свое дело – в шкафу стояли бутылка водки и тарелка с нарезанной крупными кусками вяленой ветчиной. К приему Тихого все было готово.
Разговор предстоял нелегкий, в случае провала Тихий рисковал поплатиться головой, большевики беспощадно расправлялась с предателями и провокаторами. За последнее время контрразведка потеряла двух опытных агентов, чьи обезображенные тела были выловлены в Сунгари, поэтому Ясновский прокручивал в уме возможные аргументы, способные склонить Тихого к выполнению задания.
Награда? Ну уж нет! Тихий не в том возрасте, когда подобные побрякушки могут прельстить.
Повышение по службе? Может быть… Но на карьеру он, похоже, давно наплевал.
Деньги? Деньги – хорошая вещь, но Тихий их спустит очень быстро и потребует еще. На такого бабника не напасешься…
Надежный паспорт и билет в Америку, чтобы выбраться из этой китайской помойки?
Что же еще?
Ясновский потянулся к пухлому альбому. Ага, есть свеженькие карточки… Замойский знает, чем зацепить мужика. На седьмой странице просто роскошная блондинка. Пышная грудь, крепкие округлые бедра и многообещающая родинка над пупком… Не хуже и эта, на двенадцатой… И эта, на тридцать шестой… Ротмистр все больше распалялся. Из ступора его вывел скрип двери. В комнату вошел Тихий.
Бывший штабс-капитан, несмотря на годы, сохранил отличную выправку. Костюм сидел на
– Может, я не вовремя, Вадим Петрович?
Тот раздраженно буркнул:
– Все шутите, капитан.
– Нет, не шучу. Вы бы лучше хоть раз закатились к мадам Нарусовой. У нее такие девочки сладкие, а какие исполнительные – любая ваша фантазия будет исполнена незамедлительно!
– Кончайте ерничать, капитан, в вашем возрасте пора думать о высоком.
– О высоком, говорите? А где оно, высокое? – отмахнулся Тихий. – Я вас понимаю, Вадим. Здесь, на китайской помойке, любоваться красивыми женщинами – это последнее, что нам остается.
– Ну, зачем так трагически? Жизнь продолжается! – попытался прекратить неприятный разговор Ясновский. – Давайте-ка выпьем!
Тихий сам налил себе водку, выпил ее и, не закусывая, потянулся за папиросами. Закурив, он сказал:
– Какая жизнь, Вадим? Проклятый семнадцатый год превратил в ничто все наши идеалы. Дворянская честь, офицерский долг на поверку оказались пустым звуком. Сначала мы предали царя, затем предали самих себя и превратились в обыкновенных бандитов. Бог?! Отечество?! Государь, помазанник Божий?! Чушь собачья! Где мы были в восемнадцатом, когда расстреливали Государя? Где мы были раньше, в семнадцатом, когда приняли его отречение? Ура Керенскому кричали? Грызлись за власть, как за сахарную кость? Догрызлись, господа! Сиволапый мужик, скот, вышвырнул нас из России, как мусор. Как дерьмо! Как…
– Перестаньте, капитан, зачем ворошить прошлое, это пустое, – попытался остановить его Ясновский. – Наше будущее зависит от нас, вот о чем надо подумать…
– Будущее? Какое будущее, ротмистр? О чем вы говорите, у нас его просто нет! – Голос Тихого дрогнул. – Вспомните Владивосток! Красные только показались на сопках, а эти желтомордые обезьяны вместе с нашими вождями, прихватив золотишко, первыми рванули в порт. До сих пор перед глазами стоит, как они пулеметами прокладывали себе дорогу. А потом… Лагеря для интернированных, грошовые номера в завшивленных гостиницах, предательство друзей и беспробудное пьянство. Нет, нам никогда не вырваться из этого дерьма!
– Вырвемся! И тогда… – Лицо ротмистра исказила злобная гримаса, голос завибрировал: – И тогда мы загоним в стойло большевистское быдло! Мы им все припомним! Краснопузые комиссары и их партийные шлюхи, заводская рвань и сиволапое мужичье расплатятся за то, что сотворили с нами и Россией!
– Оставьте этот бред для газетчиков из «Нашего пути», истеричных дам и квасных патриотов, – усмехнулся Тихий. – Давайте смотреть правде в глаза. Нашим японским друзьям глубоко наплевать на вас, на меня и на Россию. Все до банальности просто – они платят деньги, а мы их отрабатываем.
– Ну вы и циник, капитан, – поразился Ясновский. – Признаться, не ожидал.
– Но и вы не лучше меня, – парировал Тихий. – Мы оба давно продались дьяволу. Покупаем и растлеваем души своих соотечественников, заставляем их доносить друг на друга, совращаем жен и вынуждаем их следить за собственными мужьями. Презренный металл – вот наш единственный бог! Или, может быть, вы бросите все это и пойдете грузчиком на пристань? Нет, дорогой, не пойдете! Сдавать японцам своих же, русских, какими бы они ни были, гораздо прибыльнее, не так ли?