Прыжок в ледяное отчаяние
Шрифт:
— И эта трагедия могла стать причиной самоубийства Михайловой?
— Ой, да нет… Уж если тогда они все это пережили как-то. Мы-то не лезли с участием. Вика с Толей вообще не общались ни с кем. А уж теперь-то — все выровнялось, жизнь вроде только наладилась. И работа у нее, и внучка, как вторая дочка, подрастает и… не представляю… — Карзанова расплакалась в голос. В этот момент в квартиру вошли двое: высокий рыжеватый мужчина с безумным, затравленным взглядом вел под руку обмякшего, едва передвигающего ноги мужа Михайловой. Увидев на кухне следователя, рыжий крикнул:
— Это
— Да вы присаживайтесь… Вы кто будете-то? — Епифанов попытался миролюбивой интонацией успокоить взвинченного мужчину.
— Я-то брат родной! А вы должны первым делом проверить телефон Вики. Все там! Все увидите своими глазами — все эти мерзкие угрозы, что довели… — «Брат родной», впившись руками в волосы, будто собираясь драть их, рухнул на кресло, с которого вскочила Карзанова. Соседка бросилась к чайнику — налить воды.
— На, Валюш, попей. — Женщина пыталась всунуть в руку мужчины чашку, но он оттолкнул ее, и вода выплеснулась на плиточный пол.
— И почту! Почту ее проверьте! Там тоже, я уверен, масса компромата на этого убийцу, который довел, довел Викчу… — Мужчина вдруг громко, лающе зарыдал на высокой ноте.
— А где врач со «скорой»?! — крикнул в коридор то ли оглушенному горем вдовцу, то ли оперативнику, топчущемуся на пороге, следователь.
— Да все уже… — махнул рукой Сверчков. — И так полдня со мной провозились. Отпустил я их. При чем тут лекарства? Кончилась жизнь! От смерти лекарств нет. — Анатолий Сергеевич попытался встать, его под руку подхватил оперативник — крепыш Ерохин. — Я в комнате лягу. Можно?
— Конечно, Анатолий Сергеич. Чуть позже я с вами побеседую. И врач вам все-таки еще нужен, как ни крути… — Следователь сострадал мужчине, но совершенно не умел выразить это ни словами, ни жестами.
Карзанова отыскала в холодильнике валокордин, накапала лекарство в стакан, и брат покойной, Валентин, выпил его залпом, запрокинув голову.
— Может быть, врача? — спросил у него следователь, недоверчиво глядя на покрытый испариной лоб страдальца.
— Нет! Я в порядке. Я хочу говорить. Да… Вот мой паспорт. — Мужчина полез во внутренний карман пуховика и достал «корочку».
— Мы с Викой близнецы. Викча и Вальча. Как клоуны — Бим и Бом… — Теперь он заплакал тихо, обиженно, как ребенок.
— Примите мои искренние соболезнования, Валентин Владимирович, — как можно сердечнее сказал следователь и, удрученно покачивая головой, переписал данные Михайлова в протокол. Покончив с этим, он приступил к расспросам:
— Кто вам сообщил о случившемся?
— Да в том-то и дело, что никто не сообщал! В том-то и дело, что я, наверное, мог предотвратить этот кошмар, это… — Валентин снова схватился за волосы, но, сделав усилие, овладел собой:
— Викча позвонила мне в каком-то несвойственном ей, просто ненормальном возбуждении. Это было часа два назад. Я был с женой в супермаркете.
Следователь угрюмо выжидал, уже зная, что Михайлов справится с собой.
— Пока отвез жену, пока по пробкам-заносам дополз — вот к «скорой» и приехал…
— Вы считаете, что вашу сестру кто-то довел до самоубийства?
— Так это я вам и толкую! — мужчина вскочил со стула и, сбрасывая на ходу куртку, закричал: — Где Викин мобильный, Толя?! Она все эти угрозы сохраняла — копила компромат на ублюдков. И компьютер, Толь, немедленно включи! — Последние слова он выкрикивал уже в комнате.
Следователь пошел за мечущимся Валентином. Компьютер оказался включен: в кабинете Михайловой на огромном письменном столе были разложены бумаги — кипа договоров. Майор Епифанов взял верхние, скрепленные степлером листки. Договор с рекламным агентством. В приложении прописывалась сумма договора. С пятью нулями.
— Вот! Телефон ее, кстати, тут, на столе! — Валентин потрясал перед лицом Алексея Алексеевича аппаратом.
— Так… Тринадцать тридцать одна! Вот когда она мне звонила! Полтора часа назад! А теперь ищите сообщения от Аникеева!
Следователь взял у Михайлова аппарат, неловко потыкал в него толстыми пальцами, прочел эсэмэску, сдвинув натужно брови: — И в чем вы видите угрозу?
— Как?! Что значит, в чем? — Валентин обескураженно шлепнулся в кресло, «подкованное» колесиками, откатился на нем, будто отшатнувшись от туповатого дознавателя: — Вы не понимаете, что речь идет о войне?! Завотделом кинопоказа во всеуслышание объявляет войну новому коммерческому директору, которая стала бороться не на жизнь, а на смерть с чудовищными откатами, правящими бал в нашей редакции. Впрочем, как и во всей стране… Я, между прочим, тоже работаю на «Метеорит-ТВ»! Режиссером на эфире. И уж я-то всю подноготную финансовых афер, как мне представляла их Викча… Виктория Владимировна, готов поведать в любой, подчеркиваю — в любой инстанции! Я выведу этих убийц и казнокрадов на чистую… — И близнец яростно замахнулся.
— Валентин Владимирович, я уважаю, понимаю вашу боль, но… по-моему, абонент как раз выступает против войны: «Я не позволю подбрасывать червивое яблоко раздора и развязывать Троянскую войну!!!» Три восклицательных знака, между прочим. И потом… Это вряд ли можно вообще счесть угрозой жизни или здоровью. Да вообще непонятно, о чем речь! — Алексей Алексеевич уже порядком вспотел и грубо скинул куртку на диванчик, застеленный пестрым шелковистым покрывалом. Сам уселся рядом, будто провалился в гнездо, выстланное атласом, и изучал сообщения в телефоне, отведя руку от себя, как человек дальнозоркий.