Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

Гнидюк Николай Акимович

Рассказ Зеленко о гестаповце заинтересовал меня. «Кажется, я попал на «хорошее» знакомство, — подумал я. — Оставить для большей безопасности? Исчезнуть, чтоб чего-нибудь не случилось? Нет, настоящий разведчик, наверное, никогда так не поступит. А мне, начинающему, тем более интересно завести знакомство с «порядочным человеком» из гестапо. Надо найти ключ к хозяину корчмы. Я не уверен, что он не завербован гестапо и не помогает Миллеру. Но это не меняет дела. Все равно нужно наступать. Самое больное его место — коммерция. С этого, пожалуй, и начну».

— Достаточно ли у вас продуктов? — спросил я Зеленко и налил еще по одной рюмке.

— О, ласковый пан, это для меня важная проблема. На базаре все есть, но цены такие,

что не подступишься. Если даже и удается заработать, то мизерные пфенниги. Иногда и совсем ничего. Я пробовал найти человека, чтобы привозил продукты прямо из села, там можно купить все значительно дешевле, но опять-таки: не очень охотно берут деньги. Им подавай мыло, керосин, спички, кремни для зажигалок, дрожжи, кожу и все такое… А почему вы этим интересуетесь, пан, может, у вас что-нибудь есть?

— Есть.

— В самом деле?

— Абсолютно серьезно.

— Дешево?

— Думаю, что мы сойдемся. Все будет зависеть от того, как часто и сколько вы будете брать. Между прочим, что вас больше всего интересует?

— Больше всего и постоянно я буду брать самогон, лучше — малясовку, а еще — солонину, яйца… Овощей не надо — это не такой дефицитный продукт. В неограниченном количестве могу взять живую птицу. Немцы очень любят блюда из птицы.

— Хорошо. Такой ассортимент мне подходит. Только за исключением живой птицы, — ответил я. — Не люблю я этого товара. Летом дохнет. Кормить их — одни затраты.

— А все-таки меня интересует цена, золотой паночку, — нетерпеливо пропел Зеленко.

— Сегодня я могу вам предложить пока немного солонины и самогонки. Цены я еще точно не знаю, но думаю, что она вам подойдет. Сколько вы платите?

— Солонину мне привозят из-под Здолбунова по восемнадцать марок за килограмм. Я на ней зарабатываю по одной марке. На самогон разная цена — и по шестнадцать марок за литр, и по пятнадцать, а когда начинают копать свеклу, даже за двенадцать, а то и за десять марок можно достать. Тогда, конечно, барыш немного больше. Для офицеров я достаю спирт и развожу его. Но спирт очень тяжело доставать, просто невозможно.

— За ваше здоровье, пан Зеленко, и за вашу коммерцию! — поднял я рюмку. — Считайте, что договорились. Сегодня я вам кое-что подброшу.

Пообедав, я пошел на городской рынок и накупил там солонины, яиц и самогонки. Вернулся в корчму и продал хозяину все это, конечно, значительно дешевле, чем пришлось мне платить на рынке. Но коммерция есть коммерция и я был доволен.

Еще больше был доволен пан Зеленко, которому сам бог послал в моем лице выгодного поставщика продуктов. Ежедневно я терял на этой «спекулятивной» операции по двадцать пять — тридцать марок, но зато в другом выигрывал больше. За моими лошадьми присматривал хозяйский работник, мне была отведена отдельная комната со всеми удобствами, я был обеспечен сытными завтраками, обедами и ужинами, а главное — познакомился с оберштурмфюрером Миллером, который, сам того не ведая, помогал мне в разведывательной работе.

Если бы я просто так подошел к пану Зеленко и предложил ему не тридцать, а триста марок за сутки, он не согласился бы взять меня на постой, не разузнав, кто я такой и почему плачу ему такие большие деньги. А если бы и согласился, то ни в коем случае не познакомил бы с гестаповским офицером, а, наоборот, заявил бы куда следует, что в его доме остановилась какая-то подозрительная личность.

С паном Зеленко мы стали большими «приятелями». Правда, я не всегда легко поддавался на его уговоры: предлагая свой товар, долго торговался с ним. Как подобает настоящим коммерсантам, мы иногда даже ссорились из-за цен. Но надо было видеть, как сияло от удовольствия его лицо, когда ему удавалось выторговать у меня лишнюю марку! И в самом деле, на мне он хорошо зарабатывал и поэтому страшно боялся, как бы кто-нибудь из его конкурентов не переманил меня к себе. Всякий раз, когда я

говорил хозяину корчмы, что должен отлучиться на пару дней, а то и на неделю, он начинал умолять меня побыстрее возвращаться и облегченно вздыхал, когда снова видел меня у себя.

Первый мой знакомый немецкий офицер — оберштурмфюрер Фридрих Миллер — служил в гестапо и присматривал за всеми частными буфетами, столовыми и трактирами. Но у пана Зеленко была хорошенькая сестричка — панна Зося, и поэтому гестаповец отдавал преимущество моему хозяину. Миллер устроил Зосю секретаршей в гестапо, а так как она неплохо владела немецким языком, то вскоре стала переводчицей. Зося не любила Миллера, ей были противны его ухаживания, но другого выхода у нее не было.

— Лучше переводчицей в гестапо, — говорила она мне, — и небольшой роман с Миллером, чем ехать на работу в Германию.

Когда, я появился в доме пана Зеленко, он и его сестра начали строить некоторые прогнозы относительно меня, но мне незачем было становиться на дороге оберштурмфюрера. Мы с ним очень скоро нашли в этом вопросе общий язык и стали даже неплохими «друзьями». Миллер часто приглашал нас с Зосей в кино, а оттуда или сам провожал домой, или давал нам пароль. Благодаря этому я имел возможность даже в комендантский час беспрепятственно ходить по городу. От панны Зоей и Миллера я узнавал, когда гестапо собирается устраивать облавы, массовые аресты, расстрелы и много других полезных для нас вещей. А главное — «дружба» с Миллером, прогулки с ним среди бела дня по городу, посещение ресторанов и кино снимали с меня всякое подозрение как с разведчика, и мне очень скоро удалось выполнить свое первое задание: детально изучить городской режим и существующие в нем порядки.

В Ровно мне приходилось бывать перед самой войной. Тогда этот город с беленькими аккуратными домиками, красивыми парками и скверами, фруктовыми садами, раскинувшимися вокруг, очень мне нравился. Я любил водить поезда по линии Ковель — Здолбунов и всегда любовался видами ровенских окраин. Так и остался в моих воспоминаниях этот город, будто молоком облитый яблоневым цветом.

Не таким предстал он передо мной, когда мы въехали на его улицы вместе с Марийкой и тещей пана Зеленко. Даже улицы стали другими. То тут, то там они были перегорожены. На домах — надписи: Дойчштрассе, Кенигсбергштрассе, Фридрихштрассе, Шлесштрассе… По городу сновали гитлеровские солдаты и полицейские, с шумом проносились машины, грохотали танки. Магазинов осталось мало, да и на тех: «Нур фюр дойче» — только для немцев. Гостиницы тоже только для немцев. На центральной площади — высокие виселицы, это уже не для немцев: на них раскачивались от ветра почерневшие трупы казненных гестаповцами советских людей. На каждой жертве — дощечка: когда и за что повешен — «за невыполнение приказа гебитскомиссара №…», «за неуплату контингента», «за измену великому рейху»…

Витрины магазинов, стены зданий и ограды были облеплены всевозможными плакатами, приказами, извещениями, предупреждениями, антисоветскими лозунгами и карикатурами. Один из приказов возвещал, что в городе установлен особый военный режим. Населению категорически запрещается вечером и ночью освещать окна, ходить по улицам — летом после восьми, а зимой — после семи часов вечера, брать на постой неизвестных лиц без разрешения гестапо…

Очевидно, для поддержания бодрости, с явным расчетом на агитацию среди местного населения, в центре города была установлена большая карта Советского Союза. Черные кольца на ней уверенно «окружили» и даже «задушили» Москву, Ленинград, Сталинград и ряд других больших городов нашей страны. Увидев эту карту, я вспомнил, как хорошо было в Москве, когда еще совсем недавно мы гуляли по ее улицам, ходили в кино и театры, шутили, разыгрывали Колю Приходько… А одурманенный гитлеровский вояка, проходя мимо этой карты в центре Ровно, мог только утешить себя подписью под ней: «Капут рус!»