Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Шрифт:
— О-о, тяжелый, бестия! А чем вы его загрузили, прошу вас? Может, коммунистической литературой? — И он громко захохотал.
— Брось глупости! — оборвал его Ясневский. — Делай, что приказывают.
— Ясновельможный пан штурмфюрер, — Ходаковский щелкнул каблуками, — я никогда не отказывался и не собираюсь отказываться исполнять ваши приказы. Выполню и этот. Но я хотел бы знать, что я получу за это…
— За выполнение этого приказа ты получишь… две тысячи! — ответил Ясневский.
— Чего? Карбованцев,
— Две тысячи оккупационных марок наличными, — заявил Ясневский.
— Прошу прощения, ясновельможный пан, вы не шутите? — удивился Ходаковский. — Вы слышите? — обратился он ко мне. — Две тысячи оккупационных марок. Да это целая бочка самогона. Могу ли я их увидеть?
Теперь уже мне пришлось вступить в игру. Я открыл свой портфель, вынул оттуда две пачки новеньких ассигнаций и положил их на стол. Ходаковский жадно схватил деньги и начал перебирать их, не веря своим глазам.
— Сейчас вы получите одну тысячу, — сказал я, — а когда выполните это поручение, получите вторую.
— Вот это фирма! — с восхищением произнес кондуктор. — Скажите, милостивый пан, это вы заинтересованы, чтобы чемодан был сброшен мадьярам на мосту?
— Да, я.
Он подошел ко мне и отвел в сторону.
— Вы, должно быть, из гебитской службы?
— Да, да! — не стал я возражать.
— Мне очень приятно, что придется иметь дело с вами. Я давно приметил, что гебитская служба солиднее. Это не голодранцы из бангофжандармерии. Хотят находить коммунистов и вылавливать партизан бесплатно. Так добра нет и не будет. Выигрывает тот, кто больше платит.
— Я вижу, пан Ходаковский, вы человек разумный и неплохо разбираетесь во всем.
— Еще бы! Думаете, я не знаю, зачем вы подбрасываете мадьярам этот чемодан, и не догадываюсь, что в нем? Михаль хоть и любит пропустить чарку-другую, но котелок у него, — он постучал себя пальцем по голове, — варит. Если гестапо кого-нибудь в чем-то подозревает, но не может сцапать, потому что нет улик, — оно само эти улики создает. Находится такой Михаль и за кругленькую сумму подбрасывает их куда надо. Я не знаю, что делала бы ваша фирма, дорогой господин из гебита, если бы у вас не было таких, как мы!
Наш расчет оправдался: Ходаковский был уверен, что участвует в секретной операции, которую гестапо затеяло против мадьярской охраны моста.
Я решил поддать духу этому негодяю.
— Выполните это поручение, найдется для вас еще одно, весьма ценное…
— На какую сумму, прошу вас?
— Тысяч на пять.
— Я готов, — поспешно подтвердил Ходаковский, словно боясь, что кто-нибудь другой сможет перехватить выгодное дельце.
Ванда, Ясневский и Ходаковский с чемоданом отправились на станцию, а я пошел добывать для Марии Львовны и Марыси еще мыла.
— Смотри не проспи
— Не беспокойтесь, господин штурмфюрер! Все будет в порядке.
Но не успел поезд тронуться, как Ходаковский опорожнил бутылку, заснул, а когда проснулся — мост уже был позади, Чемодан с толом приехал назад в Здолбунов.
Узнав об этом, я встревожился. Казалось, дело улажено, а тут этот пьяница подвел! Еще, чего доброго, сорвется вся операция. Я уже жалел, что связался с Ясневский и что вообще поручил такое серьезное дело негодяям. Но теперь нельзя было отступать. Нужно было действовать — и решительно.
Когда мы с Ясневским пришли на квартиру к Ходаковскому, тот лежал мертвецки пьяный и храпел. Чемодан с взрывчаткой стоял в углу комнаты. Нам оставалось только забрать мину и уйти. Молча мы подошли к дому Пилипчуков.
— Что будем делать? — спросила Ванда.
— Пожалуй, уже ничего, — ответил я.
— А как же задание? Кто отвезет чемодан?
— Чемодан спрячь, — может, еще когда-нибудь понадобится. А задание выполнят другие.
— Это ты говоришь, чтобы успокоить нас и себя.
— Нет, Ванда, вот увидишь: через два-три дня мост взлетит на воздух.
Услышав эти слова, Ясневский встрепенулся:
— Так, значит, еще кто-нибудь занимается этим делом?
— Да, пан Ясневский, мы без вас обойдемся.
— А как же мы с Вандой?
Лицо гестаповца потемнело. Я сделал вид, что не понял, о чем он говорит, и сказал:
— Ну ладно, я пошел. До свидания.
— Постойте, — остановил меня Генек. — Я хотел бы знать, согласится ли теперь Ванда стать моей женой?
— А почему вы меня об этом спрашиваете? — удивился я. — Спросите ее.
— С человеком в мундире гестаповца, — сказала Ванда, — который только болтает, что ему опротивел этот мундир, и хочет совершить подвиг руками пьяного негодяя, я не желаю даже разговаривать. Неужели вы этого не понимаете, господин штурмфюрер?
— Но ведь я с тобою, Вандзюня, с тобою, с паном Янеком, со всеми, кого вы представляете. Я же присягал… Я же своей рукой составил списки всех своих агентов и передал вам… Я же…
— Бросьте подсчитывать свои заслуги, — презрительно сказала девушка. — Одними клятвами гитлеровцев с нашей земли не прогнать. Я обрадовалась, когда пан Богинский по моей просьбе согласился привлечь вас к работе. Мне было жаль вас. Я думала, что вы действительно сознаете свою вину перед отчизной и народом польским. Надеялась, что вы выполните это задание и тем самым хоть немного смоете грязь, что лежит на вашей совести. А вы, как видно, на это не способны. Вы можете только произносить клятвы и целовать руки девушкам…