Прыжок в послезавтра
Шрифт:
3) сигналы биологического происхождения, вызывающие у планетолетчиков звуковые образы, вероятно, записаны на пленку и передаются в пространство специальной аппаратурой.
О выводах психологов и парапсихологов Эле с Филиппом сообщил Валентин, который узнавал все новости о звездном пришельце еще до их обнародования. Ведь он был членом Комитета защиты.
— «Не дают основания», «возможно», «вероятно» — не слишком-то решительные выводы, — недовольно сказал Чичерин. — А твое мнение, Валентин?
— Мое? Мне начинает казаться, что опасность больше не угрожает людям, а трагедия там, в поясе астероидов, действительно, случайность.
— Вообще агрессивность никогда не была неотъемлемой
— Но ты, Валентин, не ответил на мой вопрос…
— Мое мнение: большая, чем теперь, решительность, — твердо сказал Валентин. — Я за то, чтобы Комитет защиты преобразовать в Комитет дружеского контакта.
— Что ж, предложи это Всемирному Совету, — Эля подбадривающе, почти ласково улыбнулась. — Твое мнение в таком вопросе весомей мнения любого рабэна-историка.
Она оглянулась на Филиппа, безмолвно приглашая поддержать ее. Однако Чичерин качнул головой.
— Всемирный Совет потребует доказательств.
— Конечно, потребует, — согласился Валентин. — Думаю, доказательств теперь немало. И знаете — вы только не смейтесь, пожалуйста, — одно из самых для меня убедительных: музыка. Та, которую передает шаровидный пришелец. Теперь она известна всем на Земле. Когда ее исполняют, я почему-то ясно вижу черную ночную степь вокруг себя. Осень. Холодно. Страшновато. Но вот вдали живой огонек. Я спешу к нему, протягиваю руки, ожидая тепла и ласки, заранее радуясь этому теплу и ласке. Но внезапно — ожог, нестерпимая боль до слез и отчаяние. Почему ожог? Зачем? А потом, придя в себя, осмотревшись, я понимаю, что был слишком неосторожен, что сунул руки прямо в огонь. Ко мне возвращается надежда и уверенность: я не один, вот-вот появятся друзья и глупо страшиться ночи и холода. Мы сильнее мрака и стужи — ведь с нами огонь, удесятеряющий наше могущество… Вот что я вижу и чувствую, когда слушаю мелодию тех, кто прислал к нам корабль ли, зонд ли все равно. Понимаю — доказательство хлипкое, но я угадываю за ним правду. А теперь можете хоть и на смех поднять…
Он упрямо сжал губы и посмотрел сначала на Филиппа, а потом на Элю. Но те и не думали смеяться. Они словно прислушивались к чему-то, что звучало у них в памяти. Эля первая нарушила молчание.
— Я тоже вижу, но не совсем так… — сказала она. — И все же ты, пожалуй, недалек от истины. В музыке есть и надежда, и уверенность в торжестве добра. Ты очень зримо все представил, конкретно.
Опять была в ее взгляде дружеская поддержка, Валентину даже почудилась робкая ласка. Он вспомнил ее слова, сказанные давно, во время полета к дельфиньим островам: «Ум не равнозначен знаниям. Воскресни сейчас Архимед, он наверняка стал бы великим первооткрывателем». Эля смотрела тогда на Валентина с такой же, как теперь, несмелой лаской. Но он в тот раз посчитал, что все — и утешительные слова, и взгляд вызваны только обстоятельствами. Он и сейчас боялся поверить в искренность ее чувства. Слишком важным было то, что стояло за этим чувством, чтобы безоглядно поверить.
— Смущает меня, — заговорил Филипп, — одно обстоятельство… Ты, Валентин, извини, что я вроде бы возражаю тебе, но очень уж твое толкование музыки совпадает с событиями, которые произошли в последнее время. Либо ты ошибаешься, либо… либо музыку сочинили только что. Но ведь в шаровидном пришельце нет разумных существ с живым мозгом…
— Есть и еще одно «либо»… — негромко промолвила Эля. — Цивилизация, пославшая зонд, — а очень похоже, что это автоматический зонд, — поддерживает с ним постоянную связь. Какая это связь, нам не известно. Но ясно, что совсем не та, что у нас. Иначе мы обнаружили бы ее.
— Но расстояние! — возразил Филипп. —
— Я готова предположить принципиально иной, более совершенный, чем радио, принцип связи. — Эля произнесла это почти с девчоночьей задиристостью.
— Но ведь скорость не может быть больше трехсот тысяч километров, — робко напомнил Селянин.
— Так очень долго считали, Валентин, — Эля всем видом своим умоляла не обижаться. — Для тех состояний материи, которые были известны прежде, триста тысяч километров в секунду — предел. Теперь открыты новые состояния с очень неожиданными свойствами… Ты узнаешь об этом и поймешь, что возможны скорости неизмеримо большие… Связисты Земли бьются над тем, чтобы сделать связь сверхбыстрой. Пока успеха нет. Но почему этого не могла достичь соседняя цивилизация?
— Ты, по-моему, увлекаешься, Эля, — прервал девушку Чичерин. — А ведь ты, между прочим, физик. Тебе ли не знать, какие неимоверные трудности перед исследователями новых состояний материи…
— Уж не сомневаешься ли ты, что сверхбыстрая связь возможна?
— Я не об этом, Эля. Но твои предположения насчет шаровидного тела… Ты строишь их на очень произвольном и субъективном — прости, Валентин! — восприятии музыки.
— И еще на удивительной немоте зонда. Не забывай об этом.
— Тоже аргумент не из сильных, как понимаешь. Прежде всего надо поскорей наладить хоть какой-то контакт с зондом. Но этот молчун не позволяет приблизиться — и все тут.
— Мы боимся его, он — нас, — усмехнулся Валентин. — Забавная ситуация. Вероятно, правила игры надо менять. Когда-то, если хотели начать мирные переговоры, кто-либо из воинов демонстративно отбрасывал оружие и шел к противнику… Что-то похожее требуется и теперь.
И опять Валентин перехватил быстрый Элин взгляд, в котором было не просто и не только дружелюбие. Валентин внутренне затаился, боясь вспугнуть несмелую надежду, согревшую его.
Раздался чуть слышный зуммер: кто-то просил откликнуться.
— Да, да… Я Селянин…
— Валентин, дорогой, привет тебе!..
— Это ты, Халил? Вспомнил-таки о друзьях, — Валентин оглянулся на Элю, в первую очередь на нее. Девушка, порывисто вскочив, отошла к окну-стене.
— Ругай меня, ничего возразить не смогу… Если встретимся, побей меня, только поблагодарю — такой я виноватый, перед всеми виноватый… — Халил переменил тон. — Я могу вызвать Элю? Ответит она мне?
— Зачем такие вопросы, Халил? Ведь вы друзья.
— Были друзья, большие друзья были… А когда провожала, силой себя хотел навязать, глупец. Ах, какой глупец! Как животное, не как человек… Только о себе самом думал, больше ни о ком… Прощения просить надо. Умолять о прощении. Сейчас, пока еще есть время просить. Пока не поздно… Ответит она?
Весь он был в этом, Халил: неуемный в желаниях, опрометчивый в поступках. И в раскаянии он тоже был нетерпелив.
Валентин оглянулся на Элю, но та по-прежнему стояла, напряженно вытянувшись. Валентин видел только рассыпавшиеся по плечам и спине волосы.
— Ладно, сам попытаюсь… Будь счастлив, дорогой! — услышал он голос Халила. Потом легкий щелчок — и тишина: планетолетчик отключился.
И тотчас Эля глухо вымолвила:
— Ну, я… Ну, здравствуй.
Потом была долгая пауза. Вероятно, Халил оправдывался и объяснял что-то. Валентин ловил любое, самое мимолетное движение Элиной головы, плеч, рук. Он понимал: девушка намеренно стоит отвернувшись. Объяснение с Халилом очень неприятно и она вообще не хотела бы свидетелей. Самое разумное — оставить ее в комнате одну. Но у Валентина не хватало мужества уйти.