Прыжок
Шрифт:
— Большое спасибо, Алан, мне приятно знать, что я могу многое вам доверить. И что наше чувство взаимно. Куда бы мы ни приезжали, везде все смотрят на меня, как на любопытный экспонат: Энни, Джонни, Ник и даже бедный немой Элби. Все они знают вас и знают Джорджио. И все же, когда я задаю вам один-единственный бесхитростный вопрос, вы говорите со мной, как с мразью. И это наряду с тем, что вы проявляете огромное уважение к торговцам наркотиками и бывшим проституткам с Пастушьего рынка. Итак, если я сейчас же не получу прямого и честного ответа, то встану и поеду домой. И скажу моему Джорджио,
Алан беспомощно пожал плечами:
— Делайте, что хотите, дорогая. Я не собираюсь ничего рассказывать вам ни о своих делах, ни о том, что имеет к ним какое-либо отношение. А насчет бизнеса вашего старика — это он должен вам обо всем рассказать, а не я. Будь те же справедливы, дорогая! Я не обязан вам об этом докладывать. Спросите его, хорошо? Насчет уважения… Что ж, простите, если я обидел вас, но вы же сами об этом первая заговорили. Эти люди, включая Энни, — большая часть моей жизни, дорогая. Откуда я знаю их и почему уважаю — это мое дело. Согласны?..
Он взял в руки меню и уставился в него с преувеличенным вниманием. Донна боролась с желанием немедленно подняться с места и выйти из ресторана. Интуитивно она чувствовала, что именно этого и добивается Алан Кокс. У нее хватало ума понять: ему противно оттого, что она везде таскается с ним.
Он посмотрел ей в лицо и вдруг удивительно нежно улыбнулся:
— Послушайте, Донна, разве я виноват в том, что вы не доверяете своему старику?
Она нервно закурила еще одну сигарету и отпила из стакана пару глотков «Перье»: «Алан Кокс попал в самую точку. Я не доверяю Джорджио. Вот почему я оказалась в Шотландии». — Это открытие потрясло ее, как ничто другое.
— Вы мне не нравитесь, Алан Кокс. Я терплю вас только ради мужа. Не беспокойтесь, я больше не буду ни о чем спрашивать вас.
Алан капризно поднял брови:
— Я так понимаю, что вы уходите? И мне нужно сделать заказ только для себя?..
Он продолжал с бесстрастным видом просматривать меню, хотя понимал, что задел за обнаженный нерв. От этого ему неожиданно сделалось грустно. Алан поднял на нее глаза и с изумлением осознал, что она намерена выплеснуть стакан «Перье» прямо ему в лицо. Уворачиваться было слишком поздно…
Вымокший до нитки, он откинулся на спинку стула и сокрушенно покачал головой. А потом сказал, стиснув зубы:
— Если бы это сделал кто-нибудь другой, а не вы, Донна, я врезал бы ему этим стаканом по голове, не задумываясь. Теперь я пойду в туалет, чтобы привести себя в порядок и успокоиться, потому что я страшно зол, черт побери! Женщина, если вы еще будете здесь, когда я вернусь, я потребую от вас извинения. После чего мы посмотрим, возможно ли дальнейшее сотрудничество между нами… Но если вы еще хотя бы раз выкинете такую штуку, то я заставлю вас пожалеть о вашей долбаной жизни!
Сама ошеломленная своим внезапным дерзким поступком, Донна страшно побледнела. Она молча смотрела, как Алан вытаскивает платок и вытирает лицо. Пока он вихрем несся через ресторанный зал в сторону туалетной комнаты, она имела
Выпитое Донной спиртное давало о себе знать. Она взглянула на пустой стакан из-под «Перье» со смешанным чувством: страх и одновременно триумф. «Я не доверяю своему мужу». — Эта новая мысль продолжала волновать и печалить ее. Видимо, на нее нашло затмение, раз она позволила втянуть себя в эти дела. Все, что она постепенно узнавала, оказывалось все выше и выше расположенным на шкале преступности. И вровень с одной из высших точек шкалы, в сущности, стоял ее муж — любимый Джорджио.
Она наполнила свой стакан из большой бутылки «Перье», стоявшей на столе, и принялась медленно пить. То, что, как она узнала, Джорджио связан с ужасными типами вроде Энни, Джонни и Ника Карвелло, шокировало ее. Но даже принимая во внимание угрозу, высказанную в ее адрес Аланом Коксом, она все равно не желала выходить из игры. «Все, что я хочу, — это узнать правду».
Она понимала: со временем правда откроется ей и обнаружится, что правда горька. Тем не менее в ожидании возвращения Алана Кокса она в уме репетировала слова извинения: «Я не хотела выплескивать воду в лицо Алану. Мне следовало выплеснуть ее в лицо собственному мужу».
У нее было странное ощущение: похоже, Алан Кокс понял это прежде, чем она сама.
Книга вторая
Odi et amo: quare id faciam,
Fortasse requires.
Nescio, sed fieri sentio et excrucior.
Я ненавижу и люблю; и ты можешь спросить, почему это так.
Я не знаю, но я чувствую, что это случилось, и я страдаю.
В двадцать лет правит воля;
В тридцать — разум;
А в сорок — суждение.
Глава 26
Джек Кроун был ливерпульцем с толстой шеей. И среди более или менее отдаленных предков имел одних чистокровных ирландцев. Он носил чисто ирландское имя, его темно-синие глаза тоже были истинно ирландскими… Однако матерью Джека стала вьетнамка неопределенного возраста и еще, более сомнительной репутации. И вырос он в атмосфере подавленной страсти к насилию, сильной материнской любви и откровенной жестокости.
Кек То, его мать, жила в маленьком арендуемом ею домике в центре Хэндсворта. Она дополняла свое скудное социальное пособие разными случайными заработками на Лайм-стрит и в районе доков. Она была маленького роста, говорила тихо и дружелюбно, и это привлекало к ней крупных порывистых типов, которые хотели на уикенд улизнуть из дома и провести какое-то время в теплом доме с теплой женщиной. Неожиданное пришествие домой рослого сына-полукровки зачастую пугало их. Особенно потому, что Джек ненавидел «друзей» матери больше всего на свете.