Псевдоним(б). В поисках Шекспира
Шрифт:
Александр вдруг занервничал. Что происходит? Кто этот человек? Во что он хочет его втянуть? Эдуард молчал, наблюдая за собеседником.
– Я могу продолжать, сэр? – наконец спросил он, и голос его прозвучал строго.
– Я совсем ручной, сэр, слушаю.
И тут Эдуард сделал предложение Александру, от которого тот, по мнению предлагавшего, никак не смог бы отказаться. А именно – Александр тогда едва не свалился со стула – работу в одной из африканских стран.
– Представляете, самое сердце мировой культуры, мировой письменности! Шумерское, Аккадское, Ассиро-Вавилонское царства, Карфаген, наконец… – Эдуард сыпал все в кучу, по всей видимости желая окончательно поразить
– Интересно, что же это за объемы? – из чистого любопытства спросил Александр.
– Семьдесят пять тысяч американских долларов ежемесячно.
– Значит, за полгода и полмиллиона не набежит. Всего четыреста пятьдесят тысяч.
– Я переговорю с руководством страны. Думаю, вам пойдут навстречу.
– Да нет, что вы, это я так, машинально подсчитал. Привычка считать в уме. Детская привычка.
– Значит, вы согласны.
– Нет.
– Почему?
– Во-первых, вы не назвали страну.
Эдуард немного помялся.
– Работать нужно будет в Моганде.
Александр выразительно на него посмотрел:
– Нет, не согласен.
– Почему?
– И вы еще спрашиваете?
– Это мой долг.
– А мой долг сообщить вам и руководству вашей страны, что я патриот России и никуда не собираюсь уезжать. Я люблю родину.
– Но это всего на полгода или даже меньше. Просто длительная командировка.
– Нет, полгода я без родины не проживу. Простите, я должен окончательно отклонить ваше предложение. Мне, конечно, лестно, но я не могу его принять.
Эдуард как-то сразу осунулся. Александру даже захотелось его утешить.
– Лично вам я чем-нибудь могу помочь?
– Нет, господин Сомов, теперь мне уже никто и ничто не поможет.
– Что вы такое говорите? Что за бред? – ляпнул Александр.
– Нет, Александр Дмитриевич, это не бред, это жизнь. – Интонация у собеседника была грустно-проникновенной. Александру стало неудобно за свою бестактность. – А помочь вы мне все-таки можете. Не отказывайтесь окончательно. Хотя бы еще два дня. Мне нужно выиграть время. Если вы действительно хотите помочь лично мне. Спасибо вам.
– Хорошо, можете делать вид, что мы торгуемся или что я размышляю.
– Нет, лучше размышляете, а то если торгуетесь, то стоит нам уступить, и вам некуда уже будет деваться. А вы и вправду подумайте. Где вы еще заработаете такие деньги?
– Да зачем мне столько денег?
– Я вас не понимаю.
– Мы из России, и нас многие не понимают. Деньги для большинства из нас не главное.
– А что главное?
– Это по-разному. У каждого свое. Однако простите, мне пора идти. Завтра рано вставать.
– Нет, это вы меня простите, господин Сомов, не смею больше задерживать, и так отнял у вас столько драгоценного времени. Извините, не буду вас провожать. С вашего позволения я останусь – фрукты доем.
– Тогда приятного аппетита.
Александр с сочувствием пожал ему руку на прощание.
Его растрогал этот искренний испуг. Как все-таки людям при диктатуре несладко живется, подумал Александр. Он такой запуганный! А может, и голодает частенько: остался доедать.
Хотя Александр
1581
Отец Анны Хэтуэй заболел еще в прошлом году, но с самого начала этого года болезнь перешла в иную стадию, и Ричард почти все время спал. Днем, с тех пор как наконец потеплело, он спал в саду, и, когда приходило время обеда, Анна срывала травинку и щекотала ему ноздри. Так почему-то ему легче было просыпаться. Если она его толкала или будила громким голосом, он просыпался в испуге и тут же порывался куда-то бежать. Щекотка казалась ему продолжением сна, каковым потом он считал и кормление. В таком случае ему не приходилось терпеть боль.
Умирающий Ричард оставлял после себя восьмерых детей. Трех от первой жены, пятерых от второй. Анна была самой старшей. С этого года Ричард перестал стремиться к увеличению народонаселения Англии, а мачеха уже не могла справиться одновременно и с домом, и с больным мужем, так что Анна теперь не ждала младшего брата до полудня в повозке и, соответственно, больше не встречалась с Уильямом Шакспером. Единственный раз весной ей удалось вырваться ночью – выполнить обещанное.
Если отец не спал, он все время спрашивал ее, почему она до сих пор не вышла замуж. Он решительно не помнил, что сам всячески препятствовал ей. Объяснить, как обстояли дела на самом деле, просто язык не поворачивался. Дошло до того, что отец отписал ей в завещании шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса, которые она могла получить только в случае замужества.
Ричард изводил ее вопросами, есть ль у нее жених, и в какой-то момент она не выдержала и рассказала про юного Шакспера. В иные времена это привело бы Ричарда в ярость – связалась с молокососом небогатого ума! Но близость смерти творит с человеком настоящие чудеса – теперь он и этому известию был рад. Но не прекращал своих расспросов, и в конце концов в сентябре дочка призналась, что переспала с Уиллом. Только после этого отец успокоился. И опять заснул. И уже больше не проснулся.
Ему приснилось, что Анна беременна и что он узнал об этом самым последним, когда размер живота скрывать было уже невозможно. Ричард Хэтуэй устроил дочери допрос с пристрастием, криками и оскорблениями довел до слез, дал для профилактики увесистый подзатыльник и вышел из дома.
Уверенной походкой он направился прямо к кожевенной лавке Шакспера. За прилавком стоял юный Уилл, который при виде разгневанного отца Анны совершенно растерялся и даже в первый момент захотел убежать и спрятаться. Едва сдержался.
– Что вам угодно, сэр?
– Что мне угодно? Мне угодно содрать с тебя шкуру и наделать из нее перчаток! Где твой отец, паршивец?!
Но отец Уилла услышал громкие крики в лавке и сам уже спускался к посетителю. Узнав фермера, Джон Шакспер протянул ему руку и пригласил в дом пропустить по стаканчику и решить все проблемы.