Пси-ON. Книга I
Шрифт:
— Не только, господин обер-комиссар. Я… ценю общество других людей, и не готов от него отказываться. — Не исключено, что под индивидуальным обучением подразумевается разве что не изоляция, где всё моё время будет расписано по часам. А я хочу жить, и жить хорошо, ярко. В приоритете ли для меня учёба? Если смотреть на всё с точки зрения логики, то — да. Чем быстрее я стану сильнее, тем проще будет в дальнейшем. Но человек живёт не одним только рациональным мышлением, но и чувствами. В довесок к этому в моём случае имеет место быть сенсорно-информационный голод. И утолить его одними только псионическими тренировками будет невозможно. — Есть и более практичная
Мужчина посмотрел на меня тяжёлым взглядом, словно бы надеясь на то, что я отступлю, но для меня выдержать эту игру в гляделки было плёвым делом. Так что спустя несколько секунд обер-комиссар выдохнул сквозь зубы и поправил фуражку:
— Это выполнимо. Но на тебя всё равно будут наложены ограничения, с перечнем которых ты будешь ознакомлен чуть позже. Сразу скажу, что касаться они будут только безопасности других людей на территории академии и вне её.
— Я и не собирался злоупотреблять своими способностями, обер-комиссар. Позволите один вопрос, напрямую к теме нашего разговора не относящийся?
О как все напряглись. И самым напряжённым оказался директор. И не зря они чествуют свой страх, ой не зря. Ведь теперь, после того, как я оказался «на карандаше» у комитета по управлению особо опасными псионами, лично наказать отыгрывавшихся на девушке скотов я в ближайшее время вряд ли смогу. Потому что простого плевка в лицо будет мало, а за что-то большее меня по головке не погладят. А это значит, что задачу можно делегировать лицам уполномоченным.
Если те, конечно, не в курсе того, что происходило в этих стенах.
— Спрашивай, Артур. С сего дня я — твой куратор от комитета, так что любые возникающие вопросы будут решаться через меня или через моих доверенных лиц.
— Мне интересно узнать ваше мнение касательно ситуации с открытой, продлившейся шесть месяцев травлей человека, невиновность и непричастность которого к преступлению доказало имперское следствие. — Что ж, сказанное не обратишь вспять, так что теперь мне оставалось лишь в нужном ключе подать всю имеющуюся у меня информацию.
— Никто не в силах запретить кому бы то ни было игнорировать другого человека, пренебрежительно к нему обращаться и иными способами демонстрировать своё отношение…
— Вы не так поняли, господин обер-комиссар. — Мужчина чуть прищурился. — Речь идёт о полноценной травле. Избиение, порча имущества, унижение чести и достоинства, подкуп прислуги с целью продолжения травли даже в доме жертвы. На самое дно участники этого действа не опустились, но остановились не слишком далеко от границы, за которой по нашим же законам их ждёт казнь.
— Тому есть свидетели?
— Один из инициаторов травли был столь любезен, что самолично продемонстрировал мне свои воспоминания, которые я, если возникнет такая необходимость, могу попытаться передать следствию. С этим справится и начинающий телепат. — По крайней мере, если проецировать нужно будет на опытного ментала, который откроется и воспримет воспоминания. — И я уверен в том, что следствие сможет опросить студентов и найти множество подтверждений моих слов. Потому что только слепой не видел, что происходит в академии с преступного попустительства его руководства…
— Вы заходите слишком далеко, герр Геслер! — Вскинулся белый, словно мел Алексей Михайлович. Он не кричал, но его слова прозвучали резко и угрожающе.
— Я всего лишь требую соблюдения
— Тишина. — Обер-комиссар поднял ладонь, и все, включая меня, замолчали. — Артур Геслер, сказанное тобой — серьёзное обвинение. ты уверен в том, что твой… оппонент не подделал воспоминания для того, чтобы ударить как можно сильнее?
— Никакому студенту не под силу подделать воспоминание с такой детализацией за десять-пятнадцать минут, которые есть у участников соревнований с момента объявления результатов жеребьёвки и до начала боя. — Чистая правда. Об этом писали в учебниках, об этом мне не раз говорил Синицын, растолковывая прописные истины телепатии и старательно акцентируя внимание на том, что работа с памятью в любом виде — занятие опасное, требующее невероятной концентрации и уровня самоконтроля. И проще всего работать именно с тем, что уже есть в твоей голове.
— Артур, вы сможете сейчас попытаться передать мне эти воспоминания? — Подала голос Анастасия Белёвская, вполне себе оправившаяся от столкновения с моей недоделанной защитой. — Я смогу подтвердить или опровергнуть их подлинность.
— Да. — Что ж, новому опыту я рад всегда, а получение этого самого опыта под присмотром квалифицированного специалиста всяко лучше самодеятельности. Да и особой сложностью процесс при передаче от телепата к телепату не отличается: нужно просто вывести нужное воспоминание на внешний слой ментального поля, после чего позволить другому псиону это воспоминание считать. То, что я лишь теоретически себе представляю процесс — это уже дело десятое. Да и кто у нас быстро учится? Правильно, ваш покорный слуга!
В отличии ото всех остальных направлений псионики, телепатия в первую очередь требовала не понимания физических законов, — без которых, впрочем, всё равно не обходилось, — а высокого уровня самоосознания, воли и самоконтроля. И среди всех доступных мне направлений лучше всего дела обстояли именно с менталом, так как наедине со своим разумом я прожил много, очень много лет. Каждое воспоминание и каждая мысль были открыты мне, что позволяло прекрасно ориентироваться в ментальном поле. И сейчас мне предстояло зачерпнуть нужные воспоминания из ядра, прокрутить их в виде мыслей и вывести на внешний слой, аккуратно приоткрыв защиту.
Процесс затянулся на долгих три минуты, но в итоге я отчётливо ощутил прикосновение ко внешним слоям своего ментального поля, а после — и «отдачу» слепка воспоминаний, которые не передавались в прямом смысле, но воспринимались чужим разумом и как бы им копировались.
— Подлинные. Воспоминания — подлинные. — Тихо произнесла Белёвская, поджав губы. Могу её понять: людям не чуждо сострадание даже в отношении незнакомых людей, а там было, чему сострадать. — Я могу это гарантировать.
Обер-комиссар тяжело выдохнул и потянулся было к карману, но одёрнул самого себя. Курить в чужом кабинете как-то не комильфо.
— Сможешь спроецировать эти образы на меня?
Родственница Хельги кивнула, и за пару минут передала увиденное обер-комиссару. Тому увиденное понравилось ещё меньше, ибо в его эмоциях поднялась сдерживаемая, но всё-таки буря. Человек явно горел своим делом и чтил закон, так что произошедшее в стенах альма-матер его огорошило, расстроило и разгневало.
— Артур, я полагаю, что на сегодня у тебя уже есть планы? — Бросил он, не сводя взгляда с Алексея Михайловича.
— В каком-то смысле, господин обер-комиссар. Учёба и тренировки, по большей части. — Не покривил душой? Не покривил. Ведь даже пятьдесят один процент — это уже большая часть.