Псих. Пенталогия

Дед Маздай

– Ругр, ты же не будешь есть сестру?
– Спросил я его, спасая Руру, не ведавшую об опасности.

– Есть?
– Удивился он и заявил.
– Есть молоко!

– Всю жизнь?
– Вновь спросил я.

– Всю!
– Без тени сомнения заявил он.

– То есть, вырасти ты не хочешь?
– Задал я провокационный вопрос.

– Хочу!
– Ответил Ругр.

– А как же ты вырастешь, если не будешь правильно питаться?

– Молоко?
– То ли спросил, то ли утвердил он.

– Одного молока мало.
– Ответил я.
– К тому же так не будет всегда. Да

и молоко едят только маленькие.

– Я большой!
– Гордо заявил котёнок.

– Большой.
– Подтвердил я.
– А большие едят мясо.

– Мясо убежало.
– Грустно сказал Ругр.

– Найди другое.
– Посоветовал я.
– Нюхай воздух, слушай. И найдешь.

Рура, внимательно слушавшая наш разговор, уткнулась носом в землю и пошла куда-то, видимо, что-то почуяв. Ругр же решил сначала попробовать слух и уселся на землю, поводя ушками в разные стороны. Дочка уже скрылась за деревьями, и Кира последовала за ней. Я же остался следить за сыном, который что-то всё-таки услышал и радостно помчался в кусты. Только для того, чтобы вынырнуть оттуда секунду спустя с кузнечиком в зубах.

– Папка, я поймал!
– Радостно заявил он, отчего кузнечик выпал из пасти и, воспользовавшись шансом, расправил крылья и улетел.

– Брось, им всё равно не наешься.
– Успокоил я Ругра, печальным взглядом провожавшего упущенную добычу.

Подбодрённый котёнок бросил грустить и вновь сорвался с места, ведомый слухом. Вскоре впереди раздался какой-то писк, и радостный Ругр появился снова, держа в пасти птичку. Он попытался что-то сказать, но боялся разжать челюсти, из-за чего я не смог его понять.

– Скажи мысленно.
– Обратился я к нему телепатически.

– Я поймал.
– Пришёл мне ответ.
– Можно есть?

– Можно.
– Разрешил я.

– Но она же живая!
– Недоуменно сказал он.

– Кира, ты вырастила вегана!
– Прокричал я.

И как мне быть? Это человеческому ребёнку можно сказать, что животных обижать нельзя. Но Ругр-то хищник!

– Видишь ли.
– Опустился я на колени перед ним.
– Ты хищник, а хищники едят мясо. А всё мясо когда-то было живым. Да и сами мы из мяса состоим. Только это не значит, что нас надо есть.

– А кого можно есть, а кого нельзя?
– Спросил он.

– Нельзя есть разумных.
– Ответил я.
– А есть лучше травоядных, ибо они наименее разумны из всех.

– Почему?
– Вновь последовал вопрос.

– Они едят траву.
– Показал я рукой на поле.
– А чтобы наестся травой, нужно съесть очень много, у тебя живот лопнет, если ты попробуешь так питаться.
– Добавил я, перехватив его взгляд. Не хватало ещё, чтобы он провалился в пропасть вегетарианства.
– Поэтому травоядные едят весь день, и времени на то, чтобы подумать, у них просто не остаётся, вот они и разучились.

Конечно, это не совсем правда, всё-таки в галактике встречались и травоядные разумные виды. Но всё-таки их было меньше чем хищников и всеядных. Правда, чистых хищников, способных прожить на одном лишь мясе, вроде Арги, было мало.

– Но ей же больно будет.
– Вновь сказал Ругр, продолжая держать птичку в пасти.

– Поэтому надо убить

её быстро, чтобы не мучилась.
– Объяснил я.
– И не убивай, если не голоден. И кроме тех случаев, когда кто-то хочет убить тебя и твоих родных.

– А такое бывает?
– Недоумённо спросил он.

– Бывает.
– Подтвердил я.
– Кому-то может понравиться твой дом, и он убьет тебя, чтобы поселится там самому.

– Кто же способен на такое?
– Вновь удивился сын.

– Люди.
– Коротко ответил я.
– Им всегда всего мало.

Пока Ругр поедал добычу, раскидав перья на всю поляну, явилась женская половина семьи. Рура, очевидно, была довольна охотой, а вот Кире, похоже, тоже пришлось разъяснять дочке вопросы морали. Вновь встретившись, малыши забыли о размышлениях о том, что правильно, а что нет, и устроили шутливую потасовку, валяя друг друга по траве. Мы же сели на землю и, обнявшись, со счастливыми мордахами наблюдали за малышнёй.

И всё-таки длинный день, наполненный впечатлениями, подошёл к концу, и мы направились домой. Котята, переполненные впечатлениями, высосали свою вечернюю порцию молока и, устроившись на единственной оставшейся подушке, тихо мурча, заснули сладким сном, накапливая силы для завтрашних приключений.

Для нас же день ещё не окончен. Мы вышли из дома и, покинув город, бегом направились к роще. Ночная прохлада разлилась в воздухе, пронзаемом нашими стремительными телами. Мы неслись по траве, вырывая когтями комья земли, и подначивали друг друга, ускоряясь или ныряя в сторону. На такой скорости путь не занял много времени, и мы, достигнув мягкого покрывала из опавших листьев, повалились на него, сгорая от желания.

– Наконец-то, одни.
– Сказал я, жадно прижимая Киру к себе.

Она не стала мне отвечать, а просто двинулась мне навстречу, позволяя нашим горячим возбуждённым телам слиться в одно, дабы насладиться друг другом после долгого перерыва. Под сенью деревьев мы полностью отдались страсти, захлестнувшей нас с головой и заставившей забыть обо всём. Мы то дико извивались, царапаясь и кусаясь, то нежно прижимались друг к другу, упиваясь близостью любимого тела.

Но всему есть конец. Вот и наша волна страсти схлынула, оставив нас лежать на траве, смакуя послевкусие. Редкие звёзды на безоблачном небе проглядывали сквозь плотную листву, сообщая, что они всё видели, но никому не расскажут о том, чему стали свидетелями этой ночью.

– Надо почаще выбираться на природу.
– Сладко промурчала Кира, проводя рукой по моей шерсти.

– Надо.
– Подтвердил я, перехватывая ладошку и целуя её.
– Например, завтра. А сейчас, к сожалению, пора возвращаться.

Я помог ей подняться, и мы неторопливо направились домой, вдыхая прохладный ночной воздух, наполненный запахами ночного поля. Ветерок с пляжа доносил до нас лёгкий аромат йода и тихий шелест волн, накатывающихся на берег. С приходом ночи природа преобразилась: запели ночные насекомые, далёкий лес, замерший на закате, снова ожил, меняя личины с тихой дневной на шумную и суетную ночную. Казалось, сам мир изменился: краски потеряли яркость, уступив дорогу серому цвету, а запахи и звуки, наоборот, стали острее и сочнее.