Психи
Шрифт:
Под потолком раздается тихий стук, и я выпрямляю спину, и прислушиваюсь. Он повторяющийся и почти… ритмичный, но в нем есть что-то такое пустое и надломленное. Он продолжается, становясь все быстрее и быстрее, но, прислушавшись повнимательнее, я понимаю, что звук не меняется. Он исходит из одного места, а не распространяется по всему зданию.
Я напрягаюсь еще сильнее, подхожу к двери своей маленькой убогой камеры в подземелье и прижимаю к ней ухо. Я слышу знакомый звук бас-барабана, смешанный с ритмичными звуками, хай-хэта и малого барабана. Я быстро понимаю, что это не кого-то убивают отбойным молотком, а это один из братьев,
Я отступаю от двери, качая головой. Последнее, что мне нужно, это представлять этих психопатов нормальными людьми и наделять их человеческими качествами. Братья ДеАнджелис — настоящие монстры, и именно в тот момент, когда я начну думать о них, как о людях, я проиграю игру, в которую никогда не хотела играть.
3
Кап. Кап. Кап. Кап.
— Гребаный ад, — стону я, закрывая уши руками и ложась обратно на свою жесткую кровать. — Пусть это прекратится.
Капать начало чуть больше часа назад, и с тех пор это действует мне на нервы. Я обыскала свою камеру, как маньячка, пытаясь найти источник утечки, но это бесполезно. На полу нет лужи, в маленькой раковине нет воды, даже водопроводные трубы такие же сухие, какой была моя киска последние несколько месяцев. Не считая тех одиноких ночей с Тарзаном, но теперь у меня отняли даже это.
Я более чем убеждена, что этот капающий звук — какая-то дерьмовая форма пыток, применяемая братьями ДеАнджелис, так и должно быть. Вероятно, здесь есть какой-то скрытый динамик, и они намерены свести меня с ума с его помощью. Маленькая раковина, вероятно, даже не подключена к источнику воды.
К черту это и к черту братьев ДеАнджелис.
Кап. Кап. Кап. Кап.
— Бляяяяяять.
Я сжимаю челюсть и зажимаю уши руками. Я не создана для жизни, полной пыток. Я была создана с единственной целью — возбуждаться в уединении своей спальни и огрызаться на мудаков. Вот в чем заключаются мои навыки. Вся эта чушь прямо здесь выходит за рамки моих возможностей.
Капание не останавливается, и я вскакиваю с дерьмовой кровати, не обращая внимания на тупую боль в животе и на то, что мои глазные яблоки, кажется, вылезают из орбит. Я заперта в этом маленьком подземелье уже более двенадцати часов, и мое терпение быстро подходит к концу. Я голодна, устала и зла.
Я не видела братьев и ничего не слышала о них с тех пор, как они бросили меня сюда, и хотя это, вероятно, лучшее, что случилось со мной за весь день, я также нахожусь в том состоянии, когда мне хочется, чтобы они просто пришли и покончили со своим дерьмом, чтобы они могли либо отпустить меня, либо избавить меня от страданий.
Я плохо справляюсь с неизвестностью. Ожидание неизбежного — вот что убьет меня, но мне почему-то кажется, что они это уже знают.
Бьюсь об заклад, эти придурки сидят там, наверху, в своем гребаном замке, потягивая яд, откинувшись на спинки своих искореженных тронов, сделанных из костей мужчин, женщин и детей, которых они зарезали. Черт, этим засранцам следовало родиться миллион лет назад. Их бы провозгласили безжалостными богами, но вместо этого они известны лишь
Холодный металл двери обжигает мою талию, когда я прижимаюсь к ней, хватаясь руками за дверной косяк и слушая эхо, отражающееся от стен чертовски длинного коридора.
— ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА НАХУЙ, УБЛЮДКИ, — кричу я, мое горло горит от грубой интенсивности моего тона. — ЧЕГО ВЫ ОТ МЕНЯ ХОТИТЕ?
Душераздирающий смех разносится по маленькой камере, звук отражается от стен во всех направлениях. Я разворачиваюсь, прижимаясь спиной к двери камеры и перевожу взгляд из угла в угол. Смех был таким громким, таким настоящим. Казалось, что он раздался прямо у меня за спиной, но здесь нет ни души, только я и мое бешено колотящееся сердце.
— Кто тут? — Спрашиваю я, мой голос срывается, а колени слабеют с каждой секундой. Громкий всхлип вырывается из моего горла, и я медленно начинаю опускаться, спиной сползаю по двери камеры, и она прижимается к моей обнаженной коже. — Кто тут?
Смех звучит снова, но на этот раз громче, и я не могу избавиться от ощущения, что кто-то наблюдает за мной. Я обыскивала камеру несколько часов. Здесь нет ни камер, ни динамиков, ни проводов, шнуров или тросиков. Я настолько одинока, насколько это возможно в этом гребаном маленьком подземелье, но я должна верить, что это не так, потому что единственная альтернатива — это то, что меня преследуют призраки прошлых постояльцев подземелья. Честно говоря, я бы предпочла иметь дело с братьями, чем получить подтверждение этой извращенной мысли.
На глаза наворачиваются слезы, и я утыкаюсь лицом в колени, отчаянно пытаясь заглушить звуки, разносящиеся по комнате, но, когда металлический волочащийся звук пронзает подземелье, я выпрямляюсь, и взлетаю с пола.
Я поворачиваюсь лицом к двери, мои глаза расширяются от страха.
Они вернулись.
Мое сердце грохочет, пульс громко стучит в ушах, заглушая остальные звуки в камере. Мой голод полностью забыт, и мои усталые глаза по-прежнему прикованы к двери, а дыхание сбивается.
Я мгновенно начинаю пятиться, в ужасе от того, что кто вот-вот войдет в дверь. Она со скрипом открывается, и я наблюдаю, как будто это происходит в замедленной съемке, но не осмеливаюсь остановиться. Я продолжаю двигаться, пока моя спина не оказывается на одном уровне со стеной позади меня, острые трещины от кирпичей впиваются мне в кожу.
Тяжелая дверь открывается шире, и там, где я ожидаю увидеть льющийся свет, нет ничего, кроме теней.
Я вижу, как из-за двери надвигается навязчивая тьма, и когда тяжелый металл волочится по старым камням пола, меня пробирает озноб. Дверь становится все шире и шире, и с каждой секундой я чувствую, как тяжесть ситуации давит на меня, давит на грудь и заставляет желать сладкого облегчения.
Мои резкие вдохи учащаются, пока я не оказываюсь на грани гипервентиляции, но я изо всех сил стараюсь скрыть это, не желая, чтобы они знали, насколько я чертовски напугана на самом деле. Хотя мое заплаканное лицо и то, как я съеживаюсь в углу, обязательно выдадут меня.
Когда дверь полностью открывается, тень приобретает более четкие очертания, и я быстро узнаю одного из братьев, хотя его лицо скрыто густой темнотой, и невозможно сказать, кто это. Так продолжается до тех пор, пока он не заходит глубже в комнату, и я могу разглядеть характерные татуировки, покрывающие его шею.