Психиатрическая власть
Шрифт:
314
психиатрическое продолжение классического кризиса: поскольку психиатрия не располагала полем, внутри которого констатация истины была бы возможна, ей пришлось ввести на смену классическому медицинскому кризису нечто, подобно ему являющееся выпытыванием, но уже не выпытыванием истины, а выпытыванием реальности. Выпытывание истины растворилось, с одной стороны, в техниках констатации истины — так произошло в обычной медицине, а с другой стороны, в выпытывании реальности — так случилось в психиатрии.
Суммируя и вместе с тем приступая к изучению этой системы, игры, арсенала испытаний реальности, можно сказать, что именно это — испытание реальности — стало важнейшим для психиатрии элементом, позволившим очертить, организовать и одновременно распределить поле дисциплинарной власти,
Во-первых, требовалось представить как болезнь или, при необходимости, как не-болезнь предъявленные основания для принудительного лечения или возможного психиатрического вмешательства. Поэтому психиатрическое испытание носило, я бы сказал, характер административно-медицинской смычки: можно ли выразить на языке симптомов, в терминах болезни, то что обосновывается в запросе? Выразить сам этот запрос как болезнь представить изложенные в нем основания в виде симпТОМОВ болезни: такова, первая функция психиатрического выпытывания
Вторая же его функция коррелятивна первой и в некотором смысле куда более важна: ведь требовалось также представить как медицинское знание власть вмешательства и дисциплинарную власть психиатра. Я попытался показать вам, как функционировала эта власть в дисциплинарном поле, маркированном как медицинское, но не имевшем реального медицинского содержания; теперь же эту дисциплинарную власть потребовалось пустить в ход как власть медицинскую, и как раз психиатрическое выпытывание с одной стороны стало определять как болезнь запрос о принудительном лечении и, с другой — придало статус врача тому, кто облечен властью решения вопроса об этом лечении.
Говоря шире, если в органической медицине врач требует достаточно неопределенно: покажи мне твои симптомы — и я ска-
315
жу тебе, чем ты болеешь, — то в рамках психиатрического выпытывания его требование куда жестче, куда отчетливее: учитывая, кто ты есть, какова твоя жизнь, каковы жалобы на тебя, учитывая, что ты делаешь и что говоришь, дай мне симптомы — не чтобы я узнал, чем ты болеешь, но чтобы я мог быть врачом по отношению к тебе.
Психиатрическое выпытывание — это двойное королевское испытание. Оно провозглашает жизнь индивида сетью патологических симптомов и вместе с тем постоянно провозглашает психиатра врачом, высшую дисциплинарную инстанцию — инстанцией медицинской. Поэтому психиатрическое выпытывание можно охарактеризовать как непрерывную процедуру госпитализации. Почему из лечебницы нельзя выйти? Не потому что выход из нее далеко, но потому что вход — слишком близко. Поступление в лечебницу не прекращается, и каждая встреча, каждая стычка врача и больного раз за разом возобновляет, повторяет этот основополагающий, начальный акт, посредством которого безумие осуществляется как реальность, а психиатр — как врач.
Перед вами замысловатая, сложнейшая игра, в которую постепенно включаются все реальные тенденции больничного мира, истории психиатрии, безумия в XIX веке. Общая игра, суть которой в следующем: с точки зрения дисциплинарного функционирования (которое я проанализировал на предыдущих лекциях) мы видим медицинскую сверхвласть безупречно действующую потому, в конечном счете, что врач составляет с дисциплинарной системой единое целое: вся больница — это тело врача. В то же время мы видим невероятную сверхвласть больного поскольку именно он подвергаясь психиатрическому выпытыванию, тем
мым провозГЛЗШает иЛИ не провозглашает психиатра возвращает того к его обычной дисциплинарной (Ьункпии или наоборот, облекает его ролью врача - вы, конечно, понимае-ТЕ каким образом
'В следующий раз я попытаюсь объяснить вам, как в эту систему смогут включиться такие явления, как истерия и взаимоотношения с истериками Шарко. Истерик — это ведь тот, кто говорит: благодаря мне и только мне все, что ты со мной делаешь, — помещаешь в больницу, прописываешь лекарства
316
и т. д., — действительно является медицинской практикой; предоставляя тебе симптомы, я назначаю тебя врачом. Таким образом, под сверхвластью врача обнаруживается сверхвласть больного.
Такова, если угодно, картина введения психиатрического испытания, которое,
Начнем с техники опроса в самом широком смысле — опрос-анамнез, опрос-признание и т. д. На что нацелен этот опрос? Как именно его осуществляют? Яуже отмечал его дисциплинарную сторону, когда говорил о том, что с помощью опроса индивида привязывают к его личности, принуждают узнать себя в своем прошлом, в ряде событий своей жизни.4 Но это лишь второстепенная поверхностная функция опроса. Он имеет также целый ряд других функций представляющих собой процедуры реализации безумия. Как мне кажется опрос реализует безумие четыг)ьмя приемами или способами.
Во-первых, классический психиатрический опрос, каким он применялся в 1820—1830-е годы, всегда включает в себя так называемый поиск предзнаменований. Что значит искать предзнаменования? Это значит спрашивать у больного о том, какие болезни поражали его предков по прямой или боковой линиям. Вопрос этот парадоксален — и потому, что до конца XIX века он носил всецело анархический характер, учитывал без разбора все заболевания всех родственников и потому, особенно, что в эпоху, о которой мы говорим сейчас, в 1830—1840-е годы, он был более чем неопределенным ибо тогда не существовало ни понятия патологической
П(^гр1лlb»т"*я гТ'14КНОГ*Т1"Т введеннОГО ТО П К КО в
Нельзя не удивиться как размаху этого поиска, видевшего предрасположенности во всех без исключения болезнях, ког-
наследственности ни даже понятия 1855-1860 годах.6
317
*
да-либо поражавших сколь угодно далеких предков, так и его до странности раннему распространению, притом что его настойчиво практикуют и в наши дни. О чем, собственно, идет речь, когда у душевнобольного спрашивают, чем болели его родственники, и педантично регистрируют апоплексический удар, приведший к смерти его отца, ревматизм его матери, слабоумного ребенка, родившегося у его дяди и т. д.? К чему тем самым стремятся? Разумеется, к перенесению всего этого поиска признаков, предзнаменований на полииндивидуальный уровень, но также, и это, как мне кажется, главное, — к замене недостающей патологической анатомии, отсутствующего у психиатрии или неприступного для нее — о чем мы с вами говорили — тела. Поскольку невозможно, никому не под силу, найти у больного органический субстрат его недуга, что ж, будем искать в его семье патологические происшествия, которые вне зависимости от их собственной сути могут передаваться и, следовательно, также образуют своего рода материальный патологический субстрат. Наследственность — помимо прочего, способ материализовать болезнь, если ее невозможно локализовать на уровне индивидуального тела: в этом случае измышляют, вычерчивают своего рода большое фантазматическое тело семьи, пораженное множеством всевозможных недугов — органическими и неорганическими, конституциональными и приобретенными, неважно, ибо коль скоро они передаются значит у них есть материальная основа а если у них есть материала ная основа то почему бы ей не быть органическим субстратом безумия-иным, нежели индивидуальный субстрат патологи-ческой анйтомии Это своего роди метаорганический субстрат образующий впрочем самое настоящее тело болезни Тело больного в рамках психиатрического опроса тело котппое пальпируют ощупывают гтростукиняют и просnvn ипякггТ,
таясь отыскать в нем патологические ппизня™, „Ггям^Лпё
пчс1,кис признаки, на самом деле
явЛЯетСЯ теЛОМ всей его семьи' что тепп гпгтякпярмпр грмкри
семейной н^ледст^ня^^АппиЛн^^п^п^ — ^замена тела патопогиче^ой яыятпГ™™™!,
матепияпьньтм ZZ Г!!! I
m JnZpn,Tn^uZlк^Z Bbipa0° TKf метаиВДИвидуально- ТяыъымЛ^,^^занимаются ооычные врачи. иаков, на мои взгляд, первый аспект медицинского опроса: по-