Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Смирнов Игорь

D1. Садоавангард

«О, как убийственно мы любим…»

(Тютчев)

I. Два садизма

«Кружевом, камень, будь,

И паутиной стань:

Неба пустую грудь

Тонкой иглою рань».

(Мандельштам)

1. Недоступный объект

1.1.1.Отдельные явления в культуре раннего авангарда уже были опознаны в научной литературе как садистские по своему психическому складу или как близкородственные садизму.

Э. Фромм («The Anatomy of Human Destructiveness», 1973) взял «Футуристические манифесты» Маринетти примером некрофилии, отнесенной им к тому же классу «злокачественной разрушительности», что и садизм [324] . А. К. Жолковский детально проанализировал садистские мотивы, наполняющие поэзию Маяковского, более того: составляющие, согласно исследователю, ее единственное содержание [325] . О садизме Маяковского писали и раньше, впрочем, имея в виду не смысл

его поэзии, но факты его бытового поведения. Б. Лившиц следующим образом вспоминал о розыгрыше, который Маяковский учинил после их совместного обеда, притворившись, что забыл дома деньги:

324

Э. Фромм не ограничивает эстетическую некрофилию только «Футуристическими манифестами», но и не уточняет при этом, какие именно иные произведения принадлежат к тому же разряду (здесь и далее цитируется немецкий перевод «Анатомии человеческой разрушительности»): «Literarischen Niederschlag fand der Geist der Nekrophilie zum erstenmal in F. T. Marinettis Futuristischem Manifestvon 1909. Die gleiche Tcndenz kann man in weiten Bereichen der Kunst und Literatur der letzten Jahrzehnte feststellen, in denen eine besondere Faszination durch alles, was verrottet, unlebendig, destruktiv und mechanistisch ist, zum Ausdruck kommt» (Erich Fromm, Anatomie der menschlichen Destruktivit"at,"ubers. von L. und E. Mickel, Reinbek 1977, 27; ср. также: 386–390); о мотивах агрессии в итальянском футуризме см. также: John J. White, Literary Futurism.Aspects of the First Avant-Garde, Oxford 1990, 295 ff.

325

А. К. Жолковский, О гении и злодействе, о бабе и о всероссийском масштабе (Прогулки по Маяковскому). — А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов, Мир автора и структура текста.Статьи о русской литературе, New York 1986, 255–278.

Мое замешательство доставляло ему явное наслаждение: он садически растягивал время, удерживая меня за столом, между тем как я порывался к кассе, намереваясь предложить в залог мои карманные часы. [326]

В дальнейшем мы попытаемся понять садистский синдром в качестве того общего знаменателя, к которому сводятся самые разные манифестации исторического авангарда, когда к ним подходят с психоаналитической позиции. В той мере, в какой за историческим авангардом признается свойство «быть системой», в ее создателях нужно видеть принадлежность к одному и тому же психотипу (то же верно и применительно к романтизму, реализму и символизму).

326

Бенедикт Лившиц, Полутораглазый стрелец(1933), Ленинград 1989, 428. Автор этих мемуаров считал себя квалифицированным фрейдистом (там же, 427, 524–525). Поэтому, говоря о «садизме» Маяковского, Лившиц вряд ли бросался случайными словами.

1.1.2.1.Даже при самом беглом взгляде на эстетическую практику зарождающегося авангарда, нельзя не заметить, что она далеко превосходит литературу любой из предшествующих эпох по склонности к оправданию насилия, принуждения, жестокости, разрушительности — всего того, что и научное, и повседневное сознание подразумевает обычно под «садизмом».

В пределе футуризм был готов пожертвовать всем миром и самим бытием ради торжества художника, как это декларировал Крученых в либретто оперы «Победа над солнцем» («мир погибнет, а нам нет конца» [327] ) или И. В. Игнатьев в стихах, призывавших поэтов «…Рушить вожделенно Неизменный Миф бытия» [328] , или Игорь Северянин, заклинавший: «Исчезни все, мне чуждое! исчезни, город каменный! Исчезни все, гнетущее! исчезни, вся вселенная! Все краткое! все хрупкое! все мелкое! все тленное!» [329] . Сходный мотив — в поэзии акмеизма (у Мандельштама):

327

Цит. по: Gisela Erbsl"oh, « Pobeda nad Solncem».Ein futuristisches Drama von A. Krycenych. "Ubersetzung und Kommentar (mit einem Nachdruck dcr Originalausgabe) (= Slavistische Beitr"age, Bd. 99), M"unchen 1976, 23.

328

Эго-футуристы. Бей!.. Но выслушай,С.-Петербург, изд-во «Петербургский глашатай» 1913, 3.

329

Игорь Северянин, Ананасы в шампанском.Поэзы. Москва 1915, 20.

И, если подлинно поется И полной грудью, наконец, Всё исчезает — остается Пространство, звезды и певец. [330]

Внутреннее метафоризировалось постсимволистами в виде погибающего внешнего — Большаков писал: «В сердце рушится за небоскребом небоскреб» [331] . Лирическому субъекту нередко отводилась роль дерзкого покорителя человеческих масс и природы; примером здесь послужат стихи Третьякова (изобилующие императивами, т. е. грамматикализующие идею власти):

330

О. Мандельштам, Собр. соч. в 3-х тт.,т. 1, изд. 2-е, Washington 1967, 34.

331

Константин Большаков, Солнце на излете.Вторая книга стихов. 1913–1916, Москва 1916, 36.

Остановить. Спросить. Узнать. Острить зрачки. Дорогу дай! Нашел? Истрать! В клочки! В клочки! Снять шляпу солнцу. Сотни глаз С нахвату взять. [332]

В своей программе-минимум футуризм довольствовался уничтожением конкретных объектов и, соответственно, подразумевал превращение любви (позитивного влечения к обособляемому объекту) в ненависть или в равнодушие — ср. «Три погибели»

Игнатьева:

332

Крематорий здравомыслия. Мезонин поэзии,вып. 3–4, ноябрь-декабрь 1913 (не нумер.).

Заглянуть в Вентилятор Бесконечности, Захлопнуть его торопливо вновь. Отдаться Милой беспечности, Бросив в Снеготаялку любовь. [333]

Под таким углом зрения женское начало оказывалось для автора-мужчины, скажем, для Крученых, попросту избыточным:

меня все считают северо-западным когда я молчу и не хочу называть почему созданы мужчины и женщины когда могли быть созданы одни мужчины (зачем же лишнее)… [334]

333

Руконог,Москва, изд-во «Центрифуга» 1914, 5.

334

А. Е. Крученых, Избранное,85. О женоненавистничестве у Крученых см. подробно: Rosemarie Ziegler, Zur Genealogie und Entwicklung des k"unstterischen Subjekts im Schaffen von Aleksej Krucenych. — The Slavic Literatures and Modernism.A Nobel Symposium, August 5–8 1985, ed. by N. A. Nilsson, Stockholm 1987, 90–91. Cp. еще поэзию H. Хорикова, идея которой заключалась в протесте против сожительства мужчин с женщинами: Константин Кузьминский, Джеральд Янечек, Александр Очеретянский, Забытый авангард.Россия. Первая треть XX столетия (= Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 21), Wien /б.г./, 182.

Персональная агрессивность рисовалась футуризмом как ничем не мотивированная — как безначальное состояние человека («Вот так я сделался собакой» Маяковского). Ранний авангард утверждал культ всепобеждающей физической силы («Крестьянская» Каменского):

Дай Бог здоровья себе да коням Я те заставлю пни выворачивать Мы с тобой силы зря не оброним Станем кулаками тын заколачивать <…> Дай Бог здоровья себе да коням Мы на работе загрызем хоть кого Мы не сгорим на воде не утонем И станем — два быка — во. [335]

335

Взял. Барабан футуристов,Петроград 1915, 6.

«Я», приобщенное деструктивности, делалось сопоставимым — без какого бы то ни было пейоративного оттенка — с самыми «низкими» существами, участвующими в процессе разложения живого; к скатологии такого рода питал особое пристрастие Д. Бурлюк (цикл «Доитель изнуренных жаб»):

Отрадно быть червем могильным Сосать убитого врага Под кровом ночи смерти пыльным Когда уж съедена нога. [336]

Порождение художественного текста влекло за собой, с точки зрения исторического авангарда, исчезновение реальности, подвергаемой описанию. Рассказывание означало для Вагинова «…процесс похищения людей и перенесения их в роман…» [337] Эта формула была выдвинута тогда, когда исторический авангард первого призыва уже завершал свое развитие и пытался осмыслить проделанный им путь. Но и на стадии формирования постсимволистская литература подчеркивала, пусть в менее обобщенной манере, чем это сделал Вагинов, агрессивную направленность творческого акта. Для Скалдина (чей значительный вклад в становление постсимволизма проясняется только сейчас) создание стихотворения было подобно сакральной охоте:

336

Футуристы. Рыкающий Парнас, 39. Ср. трактат Малевича «О новых системах в искусстве» (1919): «Как природа разлагает труп на элементы, так старые живописные выводы кубизм распыляет и строит новые по своей системе» (Kasimir Malewitsch, "Uber die neuen Systeme in der Kunst,Z"urich 1988, 17).

337

Константин Вагинов, Труды и дни Свистонова,Изд-во писателей в Ленинграде 1929, 136. Сопутствовавшая авангардистской практике эстетическая теория формалистов объявила изображаемую в тексте действительность («материал» художественного творчества) иррелевантной для понимания литературы и тем самым упразднила объект литературы, в сущности, точно так же, как его упраздняли писатели постсимволистского поколения (ср. еще такие имплицирующие принуждение и подчинение понятия из терминологического обихода формалистов, как «доминанта», «деканонизация», «деформация», «основной признак» и т. п.). В своей антиформалистической, социологической, версии литературоведение эпохи авангарда тоже было «садистским», коль скоро оно обязывало художественный текст отображать победу одного класса над другим (ср. особенно: В. М. Фриче, Соч.,т. 2. Очерк развития западных литератур, Москва 1931, passim).

Поэт — охотник. Песня — птица. Так, отрешись от суеты, Добыл ее стрелою ты. Се благовонный дым курится… [338]

Метафора «слово-оружие» была общим местом раннеавангардистской поэзии — ср. хотя бы стихи Сергея Боброва:

И пусть «нутра» глашатай — ворон — Кричит, что мир наш — в два шага: Анаколуф и оксюморон Тогда воздвигнем на врага. [339]

338

А. Скалдин, Стихотворения(1911–1912), С.-Петербург 1912, 53.

339

Сергей Бобров, Вертоградари над лозами,Москва 1913, 95.