Психология искусства
Шрифт:
Таинственное посещение призрака в «мертвый» часночи вызывает смутные предчувствия грядущих бедствий и несчастий. Здесь Горацио, так странно стоящий вне самой трагедии, с самого ее краю, как бы со стороны воспринимающий все, правильно определяет роль Тени: точно и определенно «направить мысль» нельзя («подробностей разгадки…» и т. д.), но в целом – это предвестие, завязка бед и бед необычных («грозящих потрясений»). После указания Горацио на его предчувствия, будто явление Тени несет ужасный и странный переворот, Марцелл, простой солдат, начинает связывать это явление с лихорадочными военными приготовлениями, что идут по всей стране и необъяснимостью своей отсюда указывают, что готовится что-то странное и страшное.
МарцеллПостойте. Сядем. Кто мнеСовершаются как будто самые будничные события и приготовления, но все чувствуют таинственную тревожность, окутывающую и проникающую все. Горацио обращается к прежним событиям, к тому, чего уже нет, по что было и что определяет собой все будущее.
ГорациоПостараюсь.По крайней мере, слух таков.Король, Чей образ только что предстал пред нами,Как вам известно, вызван был на бойВластителем норвежцев Фортинбрасом.В бою осилил храбрый Гамлет нага,Таким и слывший в просвещенном мире.Противник пал. Имелся договор.Скрепленный с соблюденьем правил чести.Что вместе с жизнью должен ФортинбрасОставить победителю и земли,В обмен на что и с нашей стороныПошли в залог обширные владенья,И ими завладел бы Фортинбрас,Возьми он верх. По тем же основаньямЕго земля по названной статьеВся Гамлету досталась. Дальше вот что.Его наследник, младший Фортинбрас,В избытке прирожденного задораНабрал по всей Норвегии отрядЗа хлеб готовый в бой головорезов.Приготовлений видимая цель,Как это подтверждают донесенья, -Насильственно, с оружием в рукахОтбить отцом утраченные земли.Вот тут-то, полагаю, и лежитВажнейшая причина наших сборов,Источник беспокойства и предлогК сумятице и сутолоке в крае.Этот рассказ о прижизненной завязке событий – на этой половине мира – (опять рассказ!) связывается с потусторонним, замогильным явлением Духа: как удивительно переплетено земное с небесным, здешнее с потусторонним, то, что совершается здесь, на этой половине известного мира, продолжается по ту сторону, связывается, сплетается с ним.
БернардоЯ думаю, что так оно и есть.Не зря обходит в латах караулыЗловещий призрак, схожий с королем.Который был и есть тех войн виновник.Раньше -король, – здесь – король – теперь – Тень, там Дух – двойная завязка трагедии. Вот точное определение роли Тени: непонятно связана она со всем происходящим здесь, она – истинная завязка этих «войн». Роковой поединок Гамлета и Фортинбраса, о котором рассказывает Горацио, не кончился; он продолжается в сыновьях, – не встречающихся ни разу, – бездейственная борьба, что составляет внешнюю рамку трагедии. В роковые минуты истории и жизни чувствуется участие неземного в земных событиях. И эта Тень – бельмо, пылинка, закрывающая глаз души.
ГорациоОн как сучок в глазу души моей,В года расцвета Рима в дни побед,Пред тем как властныйЮлий пал, могилыСтояли без жильцов, а мертвецыНа улицах невнятину мололи.В огне комет кровавилась роса,На солнце пятна появились; месяц,На чьем влиянье зиждет властьНептун, Был болен тьмой, как в светопреставленье.Такую же толпу дурных примет,Как бы бегущих впередиВ самые высокие дни Рима пустели могилы, чувствовалось замогильное -перед гибелью, являлись мертвецы. Таково «отражение» в душе студента Горацио явления Тени – высокохудожественный штрих. Тень тоже знамение страшных событий, предчувствием которых так насыщена эта сцена, – всегдашние предтечи судьбы, прологи грядущего бедствия. Великие события, идя на землю, отбрасывают впереди себя, перед собой тени{91}. Ведь тень – вообще в нашем смысле – есть отображение, отраженная проекция в двухмерном пространстве трехмерного. Здесь тень есть проекция в трехмерном пространстве трагедии – «четырехмерного», потустороннего.
Но эта сцена важна не только в отношении общем – она непосредственно начинает фабулу трагедии, открывает ее действие. Тень является снова – перед самым утром, в час, когда ночь переходит в день – в смутный, двойной час, когда приходящее утро вдвинуто в ночь, когда действительность окружена фантастикой. Существующая между рассказом и действительностью, Тень снова возникает из рассказа Горацио о Риме, о прологах судьбы.
Призрак возвращается.Но тише! Вот он вновь! ОстановлюЛюбой ценой. Ни с места, наважденье!О, если только речь тебе дана.Откройся мне!Быть может, надо милость сотворитьТебе за упокой и нам во благо.Откройся мне!Быть может, ты проник в судьбу страныИ отвратить ее еще не поздно.Откройся!Быть может, ты при жизни закопалСокровище, неправдой нажитое, -Вас, духов, манят клады, говорят.Откройся! Стой! Откройся мне!Поет петух.Держи его, Марцелл!МарцеллУдарить алебардой?ГорациоБей, если увернется.БернардоВот он!ГорациоВот!Призрак уходит.МарцеллУшел!Горацио страстно доискивается смысла этого явления, он потрясен неведомой и неизведанной дотоле силой ощущения сверхъестественной, замогильной реальности призрака. Он хочет понять смысл, связать небесное с земным, чудесное с повседневным. Он, пораженный неведомой силой, – предлагает себя в свершители неизведанных велений Тени, но ум – его догадки всегда еще менее ужасны, еще менее неправдоподобны и сверхъестественны. Напрасно. Призрак с пением петуха, с приходом утра исчезает. Этот удар мечом в Тень («ведь призрак, словно пар, неуязвим», – это понимает даже Марцелл, а Горацио велел ударить), этот последний штрих реальности, почти «материальности» Тени – до какой степени ощущения ее реальности надо дойти, чтобы пытаться проколоть ее! Но призрак – не «материален»; как воздух, он недоступен мечу, он реален, но иной реальностью. Он существует в ином мире; днем его нет. Эта сцена определяет «природу» Тени вполне: это не служебный, сценический аксессуар, не необходимая логически форма, – это реально существующее в трагедии, принадлежащее ей и неотъемлемое и незаменимое в ней, но существующее как бы и вне ее, особым существованием, в ином мире, в иной реальности.
БернардоОн отозвался б, но запел петух.ГорациоИ тут он вздрогнул, точно провинилсяИ отвечать боится. Я слыхал.Петух – трубач зари, своею глоткойПронзительною будит ото снаДневного бога. При его сигнале,Где б ни блуждал скиталец-дух: в огне,На воздухе, на суше или в море,Он вмиг спешит домой. И только чтоМы этому имели подтвержденье.МарцеллОн стал тускнеть при пенье петуха.